Сердце акулы - читать онлайн книгу. Автор: Ульрих Бекер cтр.№ 19

— Всякий археолог всегда немного и палеонтолог. Он должен быть постоянно готовым к тому, что, копая, копая и копая в поисках погибших цивилизаций, натолкнется на останки умерших - а когда-то живых — существ. Вы понимаете? — Она не сразу «поняла», тогда он подошел к ней, сидевшей на возвышении, ближе, и она различила даже блестящие от пота волосы на его груди, потемневшей от загара, и почувствовала сернистый запах вулканического шлака. — В крепости ведутся археологические раскопки, так ведь? — Это отчасти и послужило для него поводом, чтобы приплыть сюда с Пантеллерии. Короче говоря, вчера на раскопках в его присутствии неожиданно была обнаружена небольшая общая могила. Сравнительно «свежая». Пока что по решению властей все держат в тайне. Одиннадцать скелетов — назовем их так — и остатки арестантской одежды, предположительно фашистских времен. По амулету на одном из них он идентифицировал останки своего отца.

У Лулубэ вырвался короткий тихий возглас, похожий на свист сурков, который они так часто слышали летом в Альпах. И тут же она затараторила без умолку, прерывисто, торопливо, не давая вставить ни слова:

— How awful, how terrible, какой ужас, какой кошмар, бедный мой Йен, нет, никогда в жизни я ничего подобного не слышала, просто кошмар, и что же, нет никаких сомнений?

— Совершенно никаких. — Ответ прозвучал невыразительно и глухо, точно из пещеры. — Отец всегда носил на груди погнутую серебряную монетку на цепочке, полкроны. В пятнадцатом году он, секунд-лейтенант Йоркширского полка, воевал во Франции, и эта монетка лежала у него в левом нагрудном кармане, в левом. Прусская ружейная пуля пробила сукно и отскочила, ударившись о монету. В память об этом столь чудесном спасении отец произвел монетку в ранг амулета. Заключенному милостиво позволили сохранить ее.

— А не может быть, — Лулубэ говорила, задыхаясь, — что он ее кому-нибудь подарил?

— Исключено. — К тому же он, Йен Кроссмен, попросил коллегу из Рима, профессора Бомпиани, который сейчас тоже работает на Липари, произвести обмеры «археологической находки». Сам он не мог заставить себя сделать это.

— Бедный мой Йен!

— У отца были довольно длинные руки. Я их... э-э... унаследовал он него. Ростом он был пять футов одиннадцать дюймов. Все совпадает.

— Бедный, бедный, бедный мой Йен!

— Как ваше имя? - неожиданный вопрос.

— Лулубэ.

— Почти «lullaby» [21] . Хочешь помочь мне, Лалэ-бай?

Англичане никому не говорят «ты», кроме Господа Бога. В английской речи переход к интимному «ты» проявляется только интонацией, и она почувствовала в голосе Кроссмена этот новый оттенок.

— Конечно, хочу. Если сумею.

— Сумеешь. — Он поднял на нее глаза, пристально глядевшие из глубоких глазниц, уголки плотно сжатых губ слегка подрагивали, и Лулубэ представилось, что перед ней маленький мальчик, которому гордость не позволяет расплакаться от боли или обиды. Внезапно она заметила, что он глядит на нее так, словно впервые увидел ее: и развевающийся флаг волос, и свободно подпоясанное платье, и шлепанцы на босу ногу. — Именно сегодня, в этот странный, нет — страшный день, — он говорил каким-то новым, не знакомым ей голосом, — ты похожа на какую-нибудь местную девушку. Нет, скорее, ты похожа на красавицу с Эолийских островов. Такая юная и совсем без косметики. Сколько тебе лет, Лалэбай? Двадцать пять?

— Немного больше.

— Мне тридцать пять. Извини за вопрос, тебе было бы неприятно, если бы посторонний человек, вроде меня, тебя поцеловал?

Мяукающий смешок не получился. Под впечатлением всего, что она от него услышала, она не посмела засмеяться. Желание рассмеяться было вызвано чисто английской церемонностью вопроса. Но на том церемонии и кончились.

Он подхватил ее на руки, и она поняла, что Кроссмен — сильный мужчина, а когда он поцеловал ее, она поняла, что он — Дикий Охотник, тот самый Дикий Охотник, и ее губы раскрылись в беззвучном замершем восхищенном смехе, обнажив крепкие ровные зубы. А он целовал ее и нес среди смоковниц, опунций и каменных обломков, на которых здесь и там лежали маленькие мертвые или похожие на мертвых ящерицы, не то и вправду умершие, не то оцепеневшие от жары, нес по широким ступеням, по камням, стертым еще сотни лет назад, нес вниз почти до самой площади Сан-Бартоло. Он снял с нее шлепанцы, чтобы она их не потеряла, и сунул за пояс комбинезона, словно ручные гранаты. Он бежал совсем легко и чуть враскачку, как моряк на суше, иногда перепрыгивая с камня на камень, бежал вниз к морю, но не в Марина Лунга, а мимо крепости, к Марина Корта, и все время, словно обезумев, он жадно целовал ее, свою ношу, даже не опуская на землю.

Лулубэ никогда не бывала на молу в Марина Корта. Она надела шлепанцы и, стуча деревянными подошвами, шагала за своим «похитителем», который шел теперь мимо какого-то памятника, через площадь на набережную, где неторопливо копошились рыбаки: вместе со старыми и пожилыми женщинами в черных платьях, они, засучив рукава, чинили сети, растянутые на сотню метров, заменяли негодные пробковые поплавки. Добродушные ослики, навьюченные высоченными тюками свернутых сетей, стояли тут же и невозмутимо поглядывали вокруг, словно говоря всем своим видом, что им наплевать на сирокко. По левую руку, у подножия почти отвесной стены крепости, тянулось длинное сводчатое здание, под низкими арками которого было пусто и сумрачно.

— La pescheria, — бросил через плечо Кроссмен, и голос его снова изменился. — Древнейший рыбный рынок на Липари. - Он опять надел очки, и от этого, казалось, стал рассеянным как обычно.

Лулубэ подняла голову и в невольном изумлении уставилась на мощную крепостную стену. Проследил ли Кроссмен за ее взглядом? Казалось, все, что было, для него больше не существовало...

Бормоча извинения, он пробирался между сетями, шагая к небольшому пирсу, в конце которого высилась над морем чудесная часовенка — самое симпатичное строение из всех, что Лулубэ обнаружила на Липари.

— Часовня Святых Козьмы и Дамиана, — обронил Кроссмен. Позади часовни вдоль набережной тянулся крытый лодочный причал. Кроссмен смотрел куда-то вдаль, дальше маленькой гавани, дальше рыбачьих лодок, вытащенных на галечный беper возле пирса и набережной. Босоногие рыбаки в закатанных до колен штанах смолили лодки и чинили снасти.

— Эй, Бартоло! — во весь голос крикнул Кроссмен.

— Professore, professore! - отозвался звучный баритон.

Юный бог в серой рваной майке прыгнул с берега на пирс, размахивая руками, покрытыми татуировкой. Кроссмен о чем-то с ним договорился. Зажав зубочистку в уголке рта, юный бог озабоченно поглядывал на море.

— Mare in tempesta, professore [22] , — сказал он и добавил что-то еще. Пожал плечами, кивнул. Застенчиво улыбнулся, прыгнул с пирса на берег.