– Тебя пастор разве не учил благочестию? – рявкнул Симон. – Будешь и дальше так пялиться, Господь тебя слепотой накажет. Ну, чего ты там хотел?
– Меня отец послал, – промямлил мальчик. – Велел привести к нему дочку Куизля.
– Этот старикан? – Магдалена, уже одетая, вылезла из-за булыжника. – И что же ему понадобилось от меня? Может, он тоже прячется где-нибудь на дереве и глазенки таращит?
Пекарь Шонгау и вправду на старости лет прослыл на всю округу бабником и старым развратником. Когда-то он домогался и до Магдалены, но натолкнулся на яростный отпор и с тех пор распускал слухи, что дочь палача вступила в связь с дьяволом и заколдовала лекаря. Три года назад суеверному пекарю почти удалось отправить на костер знахарку Марту Штехлин, обвиненную в колдовстве. Но отец Магдалены сумел тогда расстроить его замыслы, и с того времени Бертхольд люто возненавидел Куизлей и при любой возможности отравлял им жизнь.
– Это из-за его служанки, Резль, – ответил мальчик, уставившись на ее глубокое декольте. – У нее живот вздулся, и она орет как резаная.
– Так она что, беременна? – спросила Магдалена.
Мальчишка принялся ковырять в носу и пожал плечами.
– Не знаю. Люди говорят, что в нее дьявол вселился. Отец сказал, что надо бы тебе на нее посмотреть.
– Ну да, для этого он обращаться ко мне не брезгует… – Дочь палача насмешливо глянула на мальчика. – И что же твой отец к Штехлин не пошел?
– Бертхольду легче самого себя кастрировать, чем знахарку о чем-то просить, – заметил Симон, застегивая сюртук. – Сама знаешь, он до сих пор считает Марту ведьмой и не прочь на костер ее отправить. К тому же многие считают тебя знахаркой не хуже ее. А может, даже и лучше.
– Не говори чепухи. – Магдалена стянула мокрые волосы в пучок. – Остается только надеяться, что у Резль ничего серьезного. Хватит болтать, идем уже!
Магдалена помчалась по узкой тропинке к Речным воротам и на бегу еще раз оглянулась на Симона.
– Быть может, там и ученый лекарь понадобится. Будет хоть кому воду таскать.
Как только они свернули в Бранный переулок, Магдалена поняла, что придется иметь дело с тяжелыми родами. Сквозь узкие зарешеченные окошки в доме пекаря разносились вопли, издаваемые скорее коровой на скотобойне, нежели девушкой. Перед домом собрались и боязливо шептались ремесленники и крестьяне. Когда к толпе приблизились Симон и Магдалена, люди пропускали их крайне неохотно.
– Вот и палачка явилась, она-то изгонит из бедняжки дьявола, – послышался шепот.
– Да что уж там, обе они с нечистым в сговоре, – прошипела какая-то старуха. – Вот увидите, вылетят сейчас вместе через дымоход.
Магдалена проталкивалась между болтливыми женщинами и старалась не принимать всерьез их слова. Будучи дочерью палача, она привыкла к тому, что многие считали ее исчадием ада. С тех пор как она пошла в учение к Марте Штехлин, доверие к ней и вовсе пропало. Особенно среди мужчин – те считали, что она мешала колдовские и любовные зелья; впрочем, ее отец и вправду изредка продавал какому-нибудь советнику подобное средство. Магдалена же, напротив, старалась не давать поводов для сплетен, чтобы не навлекать на себя лишних подозрений. Как она в очередной раз вынуждена была признать – тщетно.
Под шелест встревоженных голосов Симон и Магдалена вошли в дом. Навстречу им поднялся мертвенно-белый Михаэль Бертхольд. От низкого и тонкого пекаря, как обычно, несло перегаром, веки его покраснели и распухли, словно он провел бессонную ночь. В пальцах он вертел веточку полыни, призванную оберегать от злых духов. Его не менее тощая жена сидела на коленях перед распятием в углу комнаты и бормотала молитвы, но голос ее заглушали крики служанки.
Резль Кирхлехнер лежала на укрытой грязной соломой лавке и извивалась так, точно у нее пылали внутренности. Все ее лицо, руки и ноги были покрыты красными волдырями, а кончики пальцев и вовсе почернели. Живот вздулся в небольшой шар и казался совершенно чуждым ее тощему телу. Магдалена предположила, что служанка до сих пор крепко стягивала платье, чтобы скрыть беременность.
В этот момент девушка резко выгнулась, словно кто-то хлестнул ее прутом по спине. Глаза служанки уставились в пустоту, и пересохшие губы скривились в протяжном крике.
– Он внутри! – прохрипела она. – Господи, он мне живот прогрызет и душу разорвет на куски!
Затем хрип перешел в громкий вопль.
– Ооохх, эти его зубы! Он рвет мне живот, я слышу, как он чавкает. Вытащите его из меня!
Она издала сдавленный клекот, словно к горлу ее подступил огромный, непереваренный комок.
– Господи, что это? – спросил Симон и, скованный ужасом, замер возле дверей.
– Не видите разве, дьявол в ней сидит! – взвыла Мария Бертхольд и принялась рвать на себе волосы и елозить перед распятием. – Он вселился в бедняжку и пожирает теперь ее изнутри. Пресвятая Мария, помолись за нас, грешников…
Молитвы ее перешли в монотонные завывания, а Михаэль Бертхольд тем временем молча наблюдал, как его служанка корчилась в судорогах.
– Судя по всему, Резль что-то приняла, чтобы избавиться от ребенка, – прошептала Магдалена Симону так, чтобы другие не услышали. – Касторку или, может, руту… – Вдруг нахмурилась. – Погоди-ка. Не могла же она…
Дочь палача осторожно приблизилась к Резль и провела ладонью по ее усыпанной волдырями руке. Служанку снова заколотило, и Магдалена проворно отскочила.
– Кажется, теперь я знаю, что с ней, – пробормотала она. – У нее гангрена. Значит, она приняла спорынью, чтобы избавиться от ребенка.
Симон кивнул.
– Я об этом не особо много знаю, но, по-моему, ты права. Волдыри, черные пальцы, да еще эти галлюцинации… Все указывает на это. Господи, бедная девушка…
Магдалена стиснула его руку и выругалась вполголоса. О спорынье, плесени, растущей на пшенице или других злаках, знала любая знахарка. Временами ее и вправду использовали, чтобы прервать беременность. Правда, принимать ее можно было лишь в очень небольших количествах, иначе начинались судороги и ужасные видения, при которых отравленному мерещились ведьмы, черти и сатана. Пальцы на руках и ногах чернели и в конце концов отваливались. Так как одержимым казалось, что у них сгорали внутренности, болезнь эту прозвали антоновым огнем.
Симон развернулся к Михаэлю Бертхольду.
– Эта девушка не одержима дьяволом, – прошипел он и указал на раздутый живот служанки. – Резль приняла спорынью. И кто, интересно знать, эту спорынью ей дал?
– Я… я не понимаю, о чем вы говорите, – промямлил пекарь. – Быть может, она повязалась с каким-нибудь молодчиком, и…
– С сатаной! – вмешалась его жена. – С сатаной она сблизилась!
– Болваны! – прошептала Магдалена так тихо, чтобы Бертхольд ее не услышал.
Она склонилась над вопившей служанкой, вытерла ей лицо мокрым платком и ласково с ней заговорила. Но вдруг ее переполнила ярость, и она развернулась к пекарю. Глаза ее сверкали.