Оборотень - читать онлайн книгу. Автор: Аксель Сандемусе cтр.№ 16

Девушка быстро подняла на него глаза и покраснела.

— Они, наверное, дорогие, — прошептала она, не отрывая глаз от туфель.

Эрлингу больше нечего было сказать. Может, это и называется приставать к женщине на улице? Он весь покрылся испариной, ладони стали влажными. Как полагается вести себя непринужденному и опытному человеку? Он этого не знал. Кажется, надо говорить о погоде? Но ведь она и сама видит, какая сегодня погода. Если бы шел дождь, у него был бы с собой зонт. Он читал, что это необходимо. Девушка была красивая. На спине у нее лежали две толстые тяжелые косы, но надо лбом пушились короткие непокорные завитки. Они блестели на солнце. Потом он часто вспоминал эти освещенные солнцем завитки. Эрлинг повернул лицо к Фелисии. Она сидела, откинувшись на спинку скамейки, и, склонив голову на плечо, смотрела на него.

— Сейчас ты думаешь о своей старой пассии, — сказала она. — Давай, говори.

Но он опять отвернулся и ничего не сказал. Фелисия знала совсем другую Гюльнаре.

Кровь, пот и слезы.

Она была такая юная, еще школьница, эта девушка, что стояла рядом с ним на тихой солнечной улице. Такая юная, что мужество снова вернулось к нему. По случаю прекрасной погоды он предложил ей прогуляться к причалам. Причалы он выбрал только потому, что знал, где они находятся. Ему не хотелось показаться неотесанной деревенщиной, не знающей город так же хорошо, как она. Девушка залилась краской. Ее еще никогда не приглашали на прогулку, и вот это случилось.

— Почему вы хотите прогуляться со мной? — спросила она, сделав ударение на последнем слове, и сейчас, сидя рядом с Фелисией, Эрлинг испытал странную горечь, вспомнив об этом.

Перед девушкой, которая не могла скрыть, что она еще робкий, неуверенный в себе ребенок, все напускное слетело с него, он и сам был ненамного старше ее.

— Потому что я одинок, — признался он. — Я из Рьюкана. И не надо говорить мне «вы». Мне только шестнадцать.

— А мне в августе будет четырнадцать. Меня зовут Гюльнаре Сваре.

— Первый раз слышу, чтобы имя рифмовалось с фамилией.

— Это всех удивляет. А как зовут тебя?

— Эрлинг Вик. Я… — Он замолчал, но честность победила. — Я работаю рассыльным, — сказал он и прибавил, чтобы улучшить впечатление: — Другой работы пока не было, а жить надо.

Ее красивое платье вызвало в нем злость, но она этого не заметила.

— Мне приходится самому зарабатывать себе на жизнь, — объяснил он.

Но Гюльнаре это не смутило. Она не отвела глаз.

— Подумать только! — воскликнула она. — А мне, наверное, никогда не разрешат самой зарабатывать себе на жизнь.

Эрлинг смущенно посмотрел на нее и подумал, что ее семья, должно быть, очень богата. Он вспомнил, что читал о белоснежных гостиных и «милостивых государынях». И вдруг он победил ее именно тем, что был рассыльным! Непостижимо!

В то время он все измерял победами и поражениями, хотя жизнь не была ни победой, ни поражением.

— Почему тебе не разрешат самой зарабатывать себе на жизнь?

— Я должна учиться в школе. До восемнадцати. Мне даже подумать об этом страшно. А потом я снова буду учиться. В школе домоводства. А пока ты учишься, за тобой всегда следят, даже если ты уже взрослая. Тебе кто-нибудь говорит, когда ты должен вернуться домой?

— Мне? А кто мне это скажет? Я живу у дяди с тетей. По-моему, они были бы рады, если б я вообще не возвращался домой.

— Как странно! А я должна возвращаться до девяти, а зимой мне и вовсе не разрешают выходить из дома, потому что рано темнеет.

Они не спеша пошли по улице. Гюльнаре еще робко посматривала на него сбоку, болтая о том о сем. Неожиданно она воскликнула:

— А что, если нас кто-нибудь увидит?

Эрлинг тоже этого опасался, но промолчал. Вряд ли он встретит кого-нибудь из знакомых, но если б такое и случилось, он был бы только горд. Он боялся лишь унижения, которое мог испытать, если б они случайно встретили кого-нибудь из ее близких. Отца или старшего брата.

— А что сказали бы твои родители, если б они нас увидели? — спросил он.

Она считала, что это бы их потрясло. Испугало. И они увели бы ее домой.

Эрлинг заметил на улице нескольких прохожих, и ему это не понравилось.

Свет был слишком яркий, и Эрлингу стало стыдно своего костюма. Сперва его немного утешало, что она смотрит только ему в лицо, но потом он вспомнил о своих испорченных передних зубах и сжал губы.

На Гюльнаре были детские туфельки без каблуков. Греясь на солнце, Эрлинг вспомнил, как Фелисия подошла к нему в кафе в Стокгольме, на ней тоже были туфли без каблуков. На Гюльнаре было голубое платье с серым пояском. Когда она не смотрела на Эрлинга, он впивался глазами в ее профиль. Его поразило ее серьезное лицо, она словно прислушивалась к чему-то очень далекому. Неужели он когда-нибудь осмелится сказать девушке про свои чувства, глядя ей в лицо? Ему бы хотелось найти такие слова сейчас и сказать их Гюльнаре. Вот если б она была его сестрой! Он вспомнил своих трех сестер с жадными глазами. Наверное, лучше вообще не говорить ей, что у него есть сестры.

Гюльнаре захотелось поддержать разговор.

— Когда у рассыльных бывает отпуск? — спросила она.

Эрлинг мгновенно насторожился. Неужели она все-таки решила посмеяться над ним? Но Гюльнаре открыто и вопросительно смотрела на него. Нет, подумал он, просто они ничего не знают о нас. Ему пришло в голову, что он мог бы небрежно сказать, что отпуск у него будет в конце июля. Но даже сама мысль об отпуске, который он связывал с поездками за границу, убийствами в ночных экспрессах и коралловыми рифами, показалась ему нелепой, и потому ему было легко сказать правду:

— Ты просто не знаешь, у рассыльных отпусков не бывает. — А так как он был не в состоянии представить себе, что человеку могут платить деньги в то время, как он не работает, он прибавил: — На что, интересно, я стал бы жить во время этого отпуска? К тому же кто-нибудь занял бы мое место и я остался бы на бобах.

Гюльнаре слегка нахмурилась. Она впервые столкнулась с серьезной стороной жизни. Узнала, что у рассыльных не бывает отпуска.

— У моего папы в этом году тоже не будет настоящего отпуска, — сказала она. — Кто-то предложил ему какую-то работу на лето, и папа согласился. Он говорит, что нам пригодятся эти деньги. Тогда мама сказала, что она останется с ним в городе, хотя он настаивал, что ей надо отдохнуть. Значит, и я останусь с ними, ведь я должна помогать по дому.

Эрлинг про себя обрадовался денежным затруднениям ее отца.

Ранний вечер, Эвре Шлоттсгатен, залитая солнцем, лето 1915 года. Потом Эрлинг всегда поражался, как мало его и его сверстников занимала шедшая тогда мировая война. Они еще не забыли страх, пережитый в августе 1914 года, но война все продолжалась, а они были юные, и их волновали более серьезные дела, чем шедшая где-то война. Он с улыбкой вспомнил, как во время последней войны шведская полиция, когда он перешел через границу, подробно записала, что в четырнадцать лет он несколько недель числился членом какого-то социалистического клуба.