— Не надо, капитан, ну пожалуйста. — Я дернул его за плащ, но он даже не шелохнулся. — Пожалуйста.
— У Человека-невидимки моча тоже невидимая, — огрызнулся он.
— Но вы не Человек-невидимка, черт возьми! — Рассерженный и смущенный, боясь, что нас кто-нибудь заметит, я затопал от ярости и капризным тоном, от которого самому сделалось противно, добавил: — Я знал, что в конце концов вы сделаете какую-нибудь глупость!
— А чего ты от меня хочешь? — удивился он. — Ведь я всего-навсего старый болван!
— Идемте, капитан, уже поздно.
Потом он остановился поболтать с хозяином молочной лавки на улице Сан-Сальвадор, где сеньора Анита покупала Сусане молоко. Капитан попросил его поставить подпись, чтобы беззащитная больная малышка наконец вздохнула свободно, однако молочник заявил, что все это глупости и мы напрасно теряем время, кроме того, по его мнению, жалкий десяток подписей нечего не изменит. Попутно он делал мне знаки, чтобы я поскорее уводил старого пердуна.
— Ну что вам стоит поставить подпись? — ныл капитан. — Вы и представить себе не можете, что угрожает кварталу. И вам, и всей вашей семье. Вы хоть знаете, что такое газ?
— Более или менее, — проворчал молочник.
— Сомневаюсь, уважаемый. Газ — это летучая субстанция, как запах коров, вранье блондинок или пуканье епископов, одним словом, его не видно и не слышно. Распространяется он мгновенно, и ничто не может его сдержать.
— Ну да, черт возьми… Уведи его отсюда, парень. Надо все-таки объяснить ему, что с ним происходит. — Он взял капитана под руку и некоторое время молчал, размышляя над тем, что сейчас ему скажет, а потом посмотрел на него с такой жалостью, что капитан презрительно фыркнул. — Слушайте, Блай, вы долго сидели дома под замком с картечью в голове и до сих пор не выздоровели окончательно. По-моему, вас напрасно пускают гулять по кварталу.
— Это миазм, флюид, — продолжал капитан, не обращая на него внимания. — В природе существует несколько разновидностей газа. Рудничный газ, хлор — смертельно ядовитый, его пускают в окопы; домашний газ, он совершенно бесцветный и стелется по земле. А есть еще зеленый газ, который встречается на болотах и топях и действует на людей как снотворное… Как вы считаете, почему в этой стране все больше и больше болот?
— Отлично, я все понял! А теперь уходите, у меня полно работы.
— Разбавлять молоко водой — вот и вся ваша работа. Вы уже заражены, вы разлагаетесь заживо! Бестолочь — вот вы кто, самая настоящая бестолочь! Короче, подписываете или нет?
Наконец мне удалось вывести капитана на улицу. В тот день я действительно заслужил ежевечернюю награду — почетное место на душной террасе особняка, где я старательно изображал, будто работаю над рисунком, на самом же деле нетерпеливо ждал Форката, который неизменно появлялся в своем великолепном кимоно с широкими рукавами, садился на краешек Сусаниной кровати, некоторое время молчал, словно подбирал нужные слова чтобы продолжить рассказ, а его неподвижный глаз всматривался в сгущающиеся над садом сумерки. И тогда я откладывал карандаш, тихо вставал из-за стола и усаживался на кровати возле Сусаны, чтобы не пропустить ни единого слова, мы оба оказывались в плену его завораживающего голоса и властного взгляда, проникающего в сумрачные глубины прошлого.
2
Дни текут неторопливо, город вокруг тебя пропитан солнечным светом, дует тихий ветерок Вероятно, ты думаешь, что ураган жизни бушует далеко отсюда, далеко от твоей кровати, и что он тебя пощадит. Но это не так Однажды мир ворвется в твою жизнь более настойчиво и властно, чем одолевающая тебя болезнь, его страсти и обжигающее дыхание неизбежно тебя настигнут, и тогда придется принять их, точно так же, как некогда принял Ким и его друзья.
Людей, решивших переделать мир, в то время вела одна-единственная цель, которая заставляла их жить в постоянной опасности, поступаться спокойствием, счастьем своей семьи, а зачастую и собственным достоинством. Эта цель сводилась к нескольким довольно расплывчатым идеям, которые сегодня уже мало кого интересуют, а скоро будут совершенно забыты. Наверное, оно и к лучшему; в конце концов, забвение — тоже стратегия существования. Однако Ким, несмотря на бесчисленные заботы, не перестает думать о своей любимой девочке и мечтает лишь о том, чтобы увидеть ее здоровой и счастливой.
Все, что я вам сейчас рассказываю, я услышал от Кима в тот дождливый вечер в Тулузе, когда мы попивали пиво в крошечном баре на улице Семи Трубадуров накануне его отъезда в Шанхай и моего возвращения в Барселону. Если я что-то ненароком добавлю от себя, то, скорее всего, это будет описание подробностей, или, быть может, прихотливая память донесет неведомо откуда какой-нибудь смутный образ из его же собственных рассказов, отпечатавшихся в моих воспоминаниях, однако ничего существенного я не прибавлю и ни о чем не умолчу — именно так развивались эти удивительные события, благодаря которым Ким всего лишь через пятнадцать дней оказался на Дальнем Востоке.
Спустя неделю после того, как Ким привел Кармен с сыном к Денису, — тот, увидев их, зарыдал от счастья — Центр заявляет о своих подозрениях в связи с арестом в Барселоне Нюаляра и его товарищей, и вот Ким отправляется в Париж, где встречается с одним испанским коммунистом, который уверяет, что владеет некой секретной информацией, проливающей свет на недавние события. Однако источник этой информации весьма сомнительный, и многое кажется абсурдным: например, намек на то, что в обмен на личную безопасность Нанду Форкат, ваш покорный слуга, донес в Главное полицейское управление Барселоны на своих товарищей. Все это бесит Кима, который решительно отвергает любые мысли о предательстве. Недавно он в ярости покинул последний съезд НКТ в Тулузе и теперь чувствует себя обессиленным и опустошенным. Он устал от постоянных подозрений коммунистов, отказывающих ему в поддержке из-за его анархистских взглядов, от попыток руководства Конфедерации тормозить все его начинания, от противоборства разных течений внутри НКТ и от бесконечной борьбы, жертвами которой неизменно становятся лучшие товарищи…
Под вечер он гуляет по набережной Сены, раздумывая, что делать дальше с собственной жизнью. Темная река словно хранит в себе то смутное желание счастья, которое все время дремлет где-то рядом, но сегодня выходит из берегов и, кажется, вот-вот затопит измученную память, переполненную насилием и смертью. Забегая вперед, скажу, что поездка в Париж сложилась иначе, чем он предполагал, и вскоре он покинул берега Сены, чтобы перенестись на берега Хуанпу; впервые в его жизни борьба и политика остались где-то вдали, за бескрайним океаном, и он испытывал лишь одно страстное желание — как можно скорее воссоединиться с тобой и твоей мамой.
Однако не будем торопиться. Случилось так, что накануне его отъезда из Парижа ему позвонили из клиники «Вотрен». Это был Мишель Леви, его французский друг, с которым они не виделись с самого освобождения Парижа. У Леви была кличка Капитан Круассе, он был командиром Кима в Лионе, когда они оба сражались в рядах Сопротивления. В марте 1943 года, во время нападения на немецкий патруль, Капитан Круассе спас Киму жизнь, о чем тот никогда не забывал. У Леви было достаточно оснований люто ненавидеть нацистов и сражаться против них со звериной яростью. Его отец и двое братьев, схваченные эсэсовцами во время жуткой облавы на евреев и доставленные на Зимний Велодром, погибли в газовых камерах Треблинки, а оставшимся членам семьи удалось бежать из Франции. Он примкнул к движению Сопротивления и незадолго до освобождения был схвачен гестапо. Его пытали, изуродовали, и теперь ему предстояло вынести две тяжелейшие хирургические операции. Перед возвращением в Тулузу Ким решает его навестить.