Чары Шанхая - читать онлайн книгу. Автор: Хуан Марсе cтр.№ 17

— Не обращай внимания, — отвечаю я. — Ступай, в добрый путь.

С балкона мы видим, как он удаляется по Рю-де-Бельфор в сторону вокзала, на нем замшевая куртка и коричневая шляпа. Он идет неторопливо, задумчиво держа сигарету во рту, засунув руки в карманы, словно на обычную прогулку по берегу Гаронны.

— Привет, привет! Вот уж не ожидала! Дай-ка мне руку, у меня соскочила туфля, — сказала сеньора Анита.

Мы столкнулись на углу, она покачивалась, стоя на одной ноге и держа туфлю в руках. Потом вдруг ухватилась за меня, отчего я выронил папку и коробку с карандашами; от нее шел сильный запах перегара. Она улыбалась, на зубах виднелась губная помада. Я только что вышел от Сусаны, было начало девятого, и, несмотря на шерстяные перчатки, мои пальцы коченели от холода. Сеньора Анита шла со стороны улицы Сальмерон, возвращаясь из кинотеатра «Мундиаль», и, должно быть, посетила не менее дюжины баров. Опираясь о мою руку, она тщетно пыталась надеть туфлю, но оступилась и упала на тротуар, больно ударившись коленкой и едва не разбив себе лицо. Я помог ей присесть на ступеньку. Она задрала коленку и, пригнув голову, принялась ее изучать: на чулке красовалась дыра размером с яйцо.

— Давайте я провожу вас, сеньора Анита.

— Ты очень добрый мальчик, но провожать меня не обязательно. Все из-за этой туфли, сама не знаю, что с ней приключилось. — Она поднесла туфлю к глазам, внимательно рассмотрела ее снаружи, затем заглянула внутрь, но туфля была в порядке. — Старая она, вот и все дела… каблук шатается. Нет, это не туфелька Золушки!

Я улыбнулся в ответ, но, как мне кажется, довольно кисло.

— Ты идешь от Сусаны? Нельзя оставлять ее одну.

— С ней сеньор Форкат.

— Ах да, конечно. Надо же, какая теперь хорошая компания у моей девочки! Каждый вечер она с тобой, и эти славные ребята заходят, и сеньор Форкат, который так умеет ее развеселить… Везет нам, правда, Даниэль?

— Да, сеньора.

— Как славно все у нас сейчас складывается, правда?

— Да, сеньора!

— И как весело нам всем вместе! Ну, признайся, что всем вместе нам очень хорошо!

— Да, сеньора, действительно очень хорошо.

— Я очень рада. — Она вздохнула. — Моя девочка не должна оставаться в одиночестве. Посмотри только на эти проклятые чулки, теперь их не заштопаешь! А на дворе холод собачий… — Она смолкла, и мне показалось, что ей хотелось еще немного посидеть на ступеньке. Потирая ушибленную коленку, она заметила мои серые шерстяные перчатки, взяла меня за правую руку и крепко прижала мою ладонь к дырке на чулке, к оцарапанной коже. — Ты позволишь? Как тепло, так намного легче!.. Какие чудесные перчатки. Тебе их мама связала?

— Нет. Сеньора Конча.

— Знаешь, есть руки, которые согревают, стоит только на них посмотреть! — Она легонько потерла коленку, опустив ресницы. Когда она снова подняла голову, ее голубые глаза весело моргали. — На самом деле все, что нам нужно в жизни, — это чуточку тепла, когда холодно. И больше ничего. Разве нет? «Эта сеньора Анита совсем пьяна», — вот что ты сейчас думаешь, ведь правда? — Она отложила туфлю и уселась поудобнее. — Знаешь, что я тебе скажу? Нет такого несчастья, которое бы длилось вечно… Ай, моя коленка!

— Позвольте, я провожу вас до дома.

— Не надо, я уже пришла…

Но она заметно прихрамывала и в конце концов согласилась, чтобы я ей помог, и взяла меня под руку. Прежде чем открыть калитку в сад, она постаралась успокоиться, бегло глянула в карманное зеркальце, взбила золотые кудри и, пройдясь ярко-красной помадой по губам, попросила не говорить сеньору Форкату, как она себя вела. Оказавшись за оградой, она улыбнулась:

— Если когда-нибудь придешь в «Мундиаль», а меня там не будет, скажи билетерше, что ты мой друг, и тебя пропустят бесплатно.

— Спасибо, сеньора Анита.

Я был всего лишь одним из них, да и то не самым отчаянным. Я никогда не носил за пазухой пистолет, моим оружием были перья и чернила. Я подчищал, переправлял и подрисовывал числа и имена с помощью бритвы и всяких других, порой весьма неожиданных инструментов. Одним словом, я подделывал документы и подписи, давал новые имена, менял личности; я делал их опасными злодеями, но сам был обычным человеком. Об их лихих приключениях мне приходилось только мечтать.

Ким пересекает границу и прибывает в Барселону дождливой ночью в конце апреля. Он едет к родителям Дениса, чтобы передать им письмо и часть суммы, полученной в Тулузе; остальные деньги предназначаются Кармен, которая берет их без особой радости. Эта молодая женщина лет двадцати четырех, измученная трудом, одиночеством и бесконечным ожиданием, смотрит на Кима почти с ненавистью: его приезды всегда были источником тревог и волнений, он неизменно приносил с собой дурные вести — вот и на этот раз она слышит о столкновении с пограничниками и ранении Дениса. До каких пор будут длиться все эти беды? К чему столько жертв, столько смертей? Когда прекратится этот кошмар? Ким все понимает и говорит (уже не в первый раз он признался в этом и мне после одного шумного собрания в Париже), что тоже устал от этой бесконечной борьбы неизвестно за что.

Желая приободрить ее, Ким рассказывает о планах Дениса: дела у него складываются успешно и, возможно, настало время, когда она может наконец послать подальше этот опостылевший город, забрать малыша и перебраться к нему. «Я могу взять вас с собой на обратном пути, дня через три, — говорит он, — переход через границу — дело непростое, но у нас будет хороший проводник». К его удивлению, предстоящее путешествие не радует Кармен: быть может, теперь уже слишком поздно, Денис для нее мертв. Она обнимает сынишку и задумывается… Представьте: за окном дождливая ночь, все трое сидят возле пылающего очага, старики ушли спать сразу после ужина, а мальчик никак не может уснуть, и мать держит его на руках; широко открыв глаза — так же, как вы сейчас, — он с восторгом слушает рассказ Кима, верного друга его отца, явившегося сквозь ночь и страх оттуда, где непременно закончатся страдания и беды его матери; и так же внимательно и безмолвно слушает его красавица Кармен, неграмотной девушкой приехавшая из Малаги в самый разгар войны… Я не знаю подробностей, но Киму все-таки удается ее уговорить: он заверяет, что много раз благополучно переправлял детей во Францию. Несколько лет назад, организовав первую вооруженную группу Конфедерации, [13] он часто переходил границу и почти каждый раз возвращался с кем-то из детей эмигрантов. В последний раз он переправил двух ребятишек восьми и двенадцати лет, сыновей командира-республиканца, погибшего в концлагере Маутхаузен. «Почему же в таком случае, — спрашивает Кармен, — ты до сих пор не забрал к себе собственную жену и дочь?» — «Как бы они пережили эти годы, — отвечает он, — когда я сражался в Сопротивлении и все время переезжал с места на место? Сейчас другое дело, но моя дочь больна…»