— Почему все это напоминает мне об одном эпизоде из юности Хосе Марти?
— Тебе это не идет, Рауль. Ты хороший поэт, я уже устал повторять это, но сравнивать себя с апостолом Кубинской революции смешно и глупо. При тирании угнетателей его стихи могли стоить ему жизни.
— И?
— Рауль, заткнись и иди домой работать! Если все остальное бесполезно, подумай хотя бы о ребенке, который у вас скоро родится.
— Думаешь, было тактически правильным упоминать о ребенке?
— Я дам тебе хороший совет: я так понял, что ты ассоциируешь себя с неким Энрике Валермосой. Кончай с этим. Общение с этим Энрике ни к чему хорошему не приведет. В искусстве он просто шарлатан.
Я поступил так, как он советовал: поехал домой и начал писать новое, более правдивое стихотворение о Плая-Хирон и белом коне. Человек должен заниматься тем, к чему у него в этой жизни есть способности. Более верных слов я от него никогда не слышал. У меня были способности к переосмыслению детского горя, гордости и сомнения. Вновь и вновь.
А вот к чему у меня не было способностей, так это к тому, чтобы рассказать Миранде, как обстоят дела с моей литературной карьерой. Я намекал, что все идет блестяще, осталось только немного подправить рукопись. По ночам, после того как я на протяжении нескольких часов под шум соседей работал над «политически проблемными» строками, я прикладывал ухо к ее животу, чтобы послушать, есть ли там жизнь. Было еще слишком рано, но тело и душа Миранды уже начали готовиться. И у меня и не хватало мужества поделиться с ней своей тревогой.
Но я не перестал встречаться с Кико. Однажды вечером, когда я вернулся домой после долгой дискуссии с ним и Пабло об искусстве (на этот раз мы начали с пещерной живописи и ее магического предназначения), Миранда сказала, что к нам заходила Хуана. Она впервые пришла в эту квартиру. Естественно, она раскритиковала наши жилищные условия, усмехнулась Миранда. Совсем как старая тетушка. Туг было грязно, там все растрескалось, а там заплесневело. Но это все правда, ты не замечал запаха плесени, особенно там, в углу? Хуана спросила, действительно ли мы собираемся жить с ребенком в этой квартире.
Я подумал о том, что увидел или, вернее, заметил и не придал значения, когда вошел в дом. Я был нетрезв. Может быть, мне показалось?
— Погоди… — сказал я. — Подожди секунду.
Я снова вышел в коридор. Да, маленький тряпичный мешочек на тонком шнурке был прикреплен к дверной петле с наружной стороны.
— Послушай меня, — сказал я, вернувшись к Миранде. Она пыталась читать при слабом свете. Я спросил спокойно, как мог: — Хуана знала о твоей беременности до того, как пришла?
— Да. Или, впрочем… нет, она не знала. Я сказала по телефону, что у меня есть хорошие новости. Наверное, было не так уж сложно догадаться. А это имеет какое-нибудь значение?
— Думаю, да. Посмотри на это.
Я показал ей маленький серый мешочек. Осторожно развязав шнурок, я высыпал содержимое на лист бумаги на своем письменном столе. Это был серо-зеленый порошок со слабым неприятным запахом. В порошке находился маленький твердый комочек цвета слоновой кости.
— Что это? — спросила Миранда, когда я стер пыль с этого маленького предмета.
— Это кусок человеческой кости, — сказал я. — Может, из пальца на руке или ноге.
— О-о-о, просто цирк, — сказала Миранда.
— Цирк. — Я кивнул. — Это же palo
[57]
. Черт возьми!
Я собрал порошок, положил в середину кусочек кости, завернул в бумагу и выбросил все это в окно. Вместе с маленьким мешочком. Когда сверток коснулся земли, я вздохнул с облегчением и, все еще дрожа, уставился на Миранду широко раскрытыми глазами.
— Думаю, я чего-то не понимаю, — сказала она.
— Да что ты? Это — проклятие. Проклятый мешочек йуйу.
— Ты веришь в это?
Я пожал плечами:
— Может, да, а может, и нет. Неужели то, во что я верю, имеет такое большое значение?
— Мне показалось, что ты испугался этого мешочка.
— Возможно, у меня просто началась паранойя, — сказал я.
— Ты что, думаешь, что Хуана принесла эту штуку и повесила нам на дверь? Она крепилась с внутренней стороны?
— Нет, с наружной. Подобные вещи обычно вешают там.
— И что же? Наверняка это сделал кто-то из соседей.
— Разве у нас есть проблемы с соседями? Это стоит денег, Миранда. Палеро неплохо зарабатывают на изготовлении проклятий вроде этого. Такое не делают для развлечения или из озорства.
Миранда застонала:
— У тебя действительно паранойя. Ты что, хочешь сказать, что Хуана пришла сюда, чтобы повесить такую ерунду на нашу дверь? Моя сестра?
— А что еще я должен думать? Она из посвященных. Среди наших знакомых других посвященных нет.
— Не верю я во все это, Рауль. Только не Хуана. Но если ты настаиваешь, я могу ее об этом спросить прямо.
— И что? Думаешь, она честно ответит? Это серьезно, понимаешь? Хуана повесила чертов мешок с йуйу на нашу дверь. Она хочет убить нашего малыша, Миранда. Черт, Хуана совсем не дружит с головой.
— У тебя самого с головой не в порядке. Я и не подозревала, что ты такой суеверный. Папа говорит, что только тупые ниггеры…
— Не надо об этом так громко, пожалуйста. А то они развесят мешочки повсюду, вот увидишь.
Миранда сменила тему:
— Что ты думаешь об имени Ирис?
— Ирис?
— Если будет девочка.
Я задумался.
— Да, мне нравится Ирис. Ты что-то знаешь или просто строишь предположения?
— Хуана сказала, что наверняка будет девочка.
— Святые угодники! Ты что, видела, как ее глаза становятся совершенно белыми? А пена изо рта текла?
— Не говори ерунды, Рауль. Я и сама чувствую то же самое. Ирис?
— Только если в честь твоих прекрасных глаз, — сказал я.
17
Страстная пятница в Мирамаре
Можете говорить все что угодно, но это был выдающийся бросок.
Стоя в дверях спальни, я бросил полупустую пивную бутылку через всю комнату. Я попал в лоб Луису Риберо на три сантиметра выше правого глаза. Бутылка не разбилась, но все услышали звук «бамс», когда она достигла цели. Луис заорал, но сознания не потерял.
Миранда сидела рядом с ним, как всегда, и слушала, широко раскрыв глаза, что Луис собирался ей поведать. Естественно, именно поэтому я и бросил бутылку. Внезапно понял, что больше не могу. Внезапно мне захотелось выразить все, что я думаю об этом спектакле, а что может быть более красноречивым, чем полупустая бутылка?