Harmonia caelestis - читать онлайн книгу. Автор: Петер Эстерхази cтр.№ 135

— Правда, и торты у нее несравнимо вкуснее моих.

О своем визите моя бабушка их не предупредила, а просто явилась. Мимо открывшей ей дверь Бодицы она промчалась, как будто та была горничной. Моя мать читала, но когда бабушка остановилась в дверях, чтобы как следует рассмотреть ее, то… ничего не произошло, она как ни в чем не бывало продолжала читать. Моя мать явно неправильно поняла мою бабушку. Та неожиданно, в два огромных тигриных прыжка, оказалась подле нее, словно собиралась взять штурмом вражескую твердыню; полы ее неизменного черного дождевика развевались при этом, как большевистские флаги в большевистских фильмах; так же внезапно она присела на корточки, взяла руку Мамочки и погладила. Обеим понравилось это прикосновение.

— Я прошу тебя, пожалуйста, не покидай моего сына.

Они молча сидели за кофе, приготовленным Бодицей.

Моя бабушка явилась просить, но, когда поняла, что мать будет любить моего отца до скончания века, не стала дольше задерживаться ни секунды. Ее интересовала судьба сына, а не невестки. Сквозь невестку она смотрела, словно через стекло. Она никогда не говорила о ней, разве только в связи с отцом или с нами. Но раз в неделю писала ей письма, точнее сказать, открытки. Когда узнала, что наша мать изучает французский (освежает язык), бабушка стала писать ей по-французски. А когда недолгое время та занималась английским — то по-английски.

— Is the pen on the table? — сурово, но справедливо спрашивали мы Мамочку.

— Oui, the pen is on the table! — весело и всегда с готовностью откликалась мать, сияя от счастья, really.

В открытках речь всегда шла об одном и том же, это были краткие и сухие отчеты о том, как они поживают с младшей сестрой, сопровождаемые общими соображениями о видах на урожай, о том, полезны ли для хозяйства затянувшиеся дожди, иногда еще что-нибудь о международном положении, с особым вниманием к делам братьев Кеннеди и папы римского.

123

То ли в силу исторических самообвинений и угрызений совести, то ли из-за антигабсбургских куруцских рефлексов или двойного воспитании, но я долго был почему-то уверен, что в свое время, четыре века назад, мы стали католиками из корысти, послушно плывя в фарватере Контрреформации и чутко прислушиваясь к зову времени; именно это да два выгодных брака легли в основание семейного процветания.

Я не сказал бы, что это меня смущало. Всякий богатый человек, всякий миллионер («богатых людей в наше время нет — только миллионеры») скажет вам, что он человек порядочный, но не спрашивайте у него, где он взял свой первый миллион, словом, похоже, таков порядок вещей, кинжал и удавка, брак и прелюбодеяние, желтые трупы фискальных служащих в мутных водах Темзы и проч. — на каком основании мы можем считать себя исключением?

Мы, вероятно, и не были таковым, тем не менее мой пращур Миклош стал папистом не из низменной корысти, а по вере и убеждению, от чистого сердца и глубоких порывов души; подтверждается это тем, что в течение долгих лет этот шаг не давал ему никаких выгод. Но в перспективе, конечно, он выиграл. Семья стайеров (каких мало, еще, пожалуй, разве что семья Каройи).

В фамильной памяти сохранилась сцена, которой наверняка никогда и не было, хотя ее подтверждают источники (если честно — всего один); это сцена, в которой суровый отец-протестант изгоняет из дома перешедшего в католичество сына.

В те времена многие протестантские семьи еще обучали детей в католических школах, в основном у иезуитов. Поскольку поблизости не было протестантских школ, Миклош, позднее прославившийся как палатин, учился в Вагшейе, что неподалеку от Таланты. Интересно, что иезуитов тогда не боялись, хотя иезуит если уж схватит кого, то уже не отпустит… Венгерский протестантизм был еще молод и горд собой, адепты его были люди, уверенные в себе и в Божественном провидении. Однако пути Господни — и пути юных душ — неисповедимы. Не наступило еще и семнадцатое столетие, как до дома долетел слух, что молодой человек «переметнулся». Его дядя, всемогущий магнат Иштван Иллешхази, будущий палатин (1608) и воинствующий протестант, а также его отец, «мудрый королевский советник» Ференц, тотчас велели ему явиться домой в Таланту.

Когда он приехал, сидевший за обедом отец с такой силой хватил ложкой по тарелке, что брызги супа долетели до Миклоша.

— Да! — вскричал сын в ответ на вопрос, правда ли, что он обратился в паписты. Воистину правда, и в этой вере он и умрет.

За этим дело не станет, взорвался гневный отец и стал швырять в сына тарелки.

— Из десяти моих сыновей я заплатил тобой десятину дьяволу. — Он грозил сыну всевозможными карами, истязаниями и лишением наследства. Наконец вышиб его из-за стола и вытолкал за порог.

Юный Миклош терпеливо сносил оскорбления, ни слова не отвечая отцу, а оказавшись в саду, стал перед деревом на колени и в слезах, с великим благоговением вознес хвалу Господу, что дозволил ему за веру истинную понести такие страдания. Мать, обливаясь слезами и осыпая его благословениями, вывела сына в чистое поле, говоря среди прочего:

— Ты единственный сын мой, искупивший страдания своей матушки, так ступай же и да благословит тебя Господь Бог, — и они со слезами простились. Он никогда более не встречался с отцом, который в 1603 году был еще жив, но, поскольку позднее этой даты его имя в бумагах наших не поминается, он умер, видимо, около 1604 года.

Верно и то, что брак его со вдовою Ференца Магочи баронессой Урсулой Дершфи дал мощный импульс его будущей головокружительной карьере, но все прочие сплетни, которые якобы подтверждают факт, что женился он из сугубо корыстных соображений, суть поклепы протестантских пропагандистов. В первых рядах среди них были Янош Саларди и Матэ Шепши Лацко. Последний в оставленных им исторических записках даже представить себе не может, что магнат-протестант мог умереть своей смертью, а не от яда папистов. Жертвами отравления у него выступают и Балинт Хомоннаи, и сын его Иштван, и Ференц Магочи.

Как бы то ни было, архиепископ Пазмань, будучи родственником Магочи, ничего предосудительного в обстоятельствах женитьбы не обнаружил. (Мать Пазманя, Маргит Машшаи Хараклани, была младшей сестрой второй жены Гашпара Магочи, Эулалии Машшаи.) Не нашли ничего особенного ни ставленник двора Дёрдь Другет, ни иезуиты из Пожони.

Ходили слухи, что были меж ними шашни еще до кончины мужа, что они еще до браковенчания в открытую жили друг с другом и что старенькая уже Урсула, будучи бесплодной, нанимала Миклошу наложниц — отчасти по доброте и щедрости, а отчасти дабы на свет появился наследник.

Давайте же разберемся хотя бы в одном факте, а именно, что мой пращур был моложе своей жены, и не оставим камня на камне от злонамеренных протестантских поклепов! Ежели полистать (а почему бы нам этого не сделать?) протоколы комитатских собраний Шопрона, то мы обнаружим в них жалобу на незаконное использование пастбища ланжерского домена, поданную 7 января 1586 года от имени «милостивой барышни Урсулы Часар, дочери Миклоша Часара Ланжерского». Стало быть, мать Урсулы Дершфи еще не была тогда замужем. Поскольку Магочи родился в 1582 году, мой родич Миклош — в 1583-м, а тетушка Урсула не ранее 1586-го, то последняя уж никак не могла быть старше первых двух. Quod erat demonstrandum [129] .