Владимир метнулся к выходу. Дверь открылась и захлопнулась за ним, ковровая дорожка красной стрелой указывала путь к лифту, но Владимир не мог ждать, бросился к лестнице и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз, его ноги — то героические пособники побега, то коченеющие мертвяки, грозившие опрокинуть тело вниз головой в пролет на бетонный пол.
Погони, слава богу, не было слышно, но это лишь означало, что Джорди спускается на лифте. И в холле Владимир угодит прямиком в его объятия.
«Вот ты где, парень», — скажет Джорди, мерзко усмехаясь, попутно объясняя персоналу про размолвку между любовниками.
Владимир читал о подобном случае с участием закоренелого людоеда, ни больше ни меньше.
Он с разбега приземлился на последнюю ступеньку, бедренное сухожилие едва не лопнуло от сильного толчка. В бархатно-позолоченном холле, куда похромал Владимир, геронтологическая команда, оккупировавшая все кресла, принялась понимающе переглядываться, завидев его перекошенную от нехватки кислорода и отливавшую трупной синевой физиономию. Не говоря уж о футболке, порванной на плечах.
Владимир глянул на светящиеся планки над лифтами, одна из них, без сомнения, указывала на спуск «3… 2…»
Он не мог сдвинуться с места, завороженный цифрами, из ступора его вывел протяжный старческий голос: «Шш-та?»
В одну секунду Владимир оказался за дверьми, достойными дворца, пересек подъездное кольцо перед отелем и побежал, не разбирая препятствий, ни движущихся, ни стационарных. Он бежал буквально в ночь, и флоридская ночь, пропахшая выхлопными газами, луком из полуфабрикатных блюд и, наверное, чуть-чуть морем, приняла его и укрыла в кипящей тьме.
5. Попадание не туда
Все изменилось. Его тело побывало в руках постороннего человека, в чьи намерения входило причинить боль. И чужаку это удалось: плечо размолочено, глаза заплеваны. Сколь ничтожны оскорбления, полученные в детстве, по сравнению с тем, что только что произошло. Все подростковые несчастья, ежедневные взбучки от родителей и сверстников, оказывается, были не более чем генеральной репетицией; оказывается, все те годы юный Владимир лишь готовился к роли жертвы.
Он растирал поврежденное плечо и прижимался к нему щекой. Владимиру давно не приходилось жалеть себя, и это чувство казалось странным, словно явившимся из другой жизни. Полуголый, он сидел под разлапистой невысокой пальмой в зарослях, которые могли бы сойти за национальный парк, но на самом деле являлись садом, разбитым перед огромным комплексом кондоминиумов. Ему по-прежнему было трудно дышать, в горле першило, и он изо всех сил старался отвлечься и побороть приступ сухого кашля. Как сказал однажды знатный педиатр с Парк-авеню, приступ астмы наполовину психическое явление и необходимо переключать внимание на другие проблемы.
Другая проблема после астмы — как найти такси и добраться до аэропорта. Джорди скорее всего уже едет туда, чтобы встретить сбежавшего любовника у выхода X — на вылете в Ла-Гардию. Но в безбрежном Майами наверняка существуют и другие лазейки. Владимир вспомнил о втором аэропорте, откуда родители летали со скидкой на аэробусах с названиями вроде «Небесная красота» или «Королевские американские линии». То был аэропорт Форт-Лодердейл, находился он выше по побережью.
Ладно, а дальше что? Владимир расправил ошметки футболки, выплюнул, откашлявшись, сгусток слизи, похожий на губку с кровянистыми порами В бумажнике он обнаружил остатки денег, полученных от отца и мистера Рыбакова, — ровно 1200 долларов в мелких и крупных купюрах. Счастливый случай № 2 — одинокое такси кружило вокруг кондоминиумов в ожидании, когда на улицу вывалится толпа в классных туфлях и дышащем хлопке, настроенная повеселиться. Пригнувшись, Владимир пробрался сквозь кустарник, затем неторопливой походочкой направился к такси — миллионер, наслаждающийся законным правом щеголять в рваной футболке воскресным вечером. Однако таксист — великан ближневосточной внешности из тех, у кого непорядок с гипофизом, — внимательно оглядел наряд Владимира в зеркале заднего вида и спросил, уж не подружка ли дала ему под зад. На табличке значилось имя таксиста — Бен-Ари, «сын льва»; в Ивритской школе, припомнил Владимир, таких детенышей могучих львов водилось предостаточно.
— И я уезжаю от этой суки навсегда, — ответил Владимир (учитывая события последнего часа, экспроприация слова «сука» послужила хоть небольшим, но все же утешением). — В Форт-Лодердейл! — скомандовал он.
Когда они миновали Эдем и въехали в район Норт-Бич, он попросил притормозить у телефонной будки, стоявшей в колеблющейся тени «Сладкоречивого гнома О'Мэйли», где за три порции «Гиннеса» брали как за одну.
— Пожалуйста, подождите меня.
— А то я уеду, не взяв денег! — Широкая израильская ухмылка заменила Сыну Льва смех.
Владимир набрал номер «Королевских американских линий» и узнал, что они свернули работу в прошлый вторник. «Небесная красота» теперь курсировала только между Майами и Меделлином, хотя в Цюрих самолеты вылетали в режиме нон-стоп. В итоге ему продали билет на ближайший рейс до Нью-Йорка по цене, эквивалентной его Двухнедельному заработку.
Владимир глазом не моргнул, услыхав, сколько с него запросили, — главное, он был жив и все еще можно было поправить. То есть вернуться к Фрэн. Вернуться туда, где дни текут от сигареты к шоколаду и кофе, где по утрам за завтраком Фрэн несет всякую хрень о временном правительстве Керенского, а обеденный перерыв в Обществе абсорбции сулит нечаянную радость: открываешь коробочку с ланчем, приготовленную Винси, а в ней ломтик сырой говядины в соусе с цикорием на поджаренном хлебе (семь сортов зерна), пышная веточка мяты, выращенной на балконе, плюс два билета на дневной концерт в церкви Св. Троицы — выступает квартет из Правы… О да, сорок дней и ночей, не меньше, он будет просто нежиться в постели в окружении всех Руокко, чтобы очиститься от двух последних часов.
Пока же, немного окрепнув духом после препирательств с авиалиниями, Владимир был готов потратить часть образовавшегося напора на Баобаба. Он позвонил за счет сволочи-абонента, и когда знакомый задыхающийся голос нехотя согласился оплатить разговор, Владимир начал без предисловий:
— Значит, так, я вдоволь налюбовался членом Джорди и хочу спросить, цитируя твоего босса, как оно тебе? — На противоположном конце Восточного побережья повисла тишина. — И он до сих пор не отдал тебе на откуп Бруклинский колледж? По-моему, за свой тяжкий труд ты должен по меньшей мере потребовать Бруклин. Не продавайся дешево, фуфло.
— Он ведь не., да?
— Нет, живое доказательство социального дарвинизма, он — нет. Я стою у дороги на аэропорт, плечо превратилось в крошево, я едва двигаюсь, но моя задница по-прежнему не тронута. Спасибо, что спросил.
— Послушай. — Баобаб сделал паузу, словно сам к чему-то прислушивался. — Я, правда… Иногда он лапал меня и щипал за жопу, но я думал…
— Ты думал? — перебил Владимир. — А ты уверен? Помнишь, в школе тебе всегда давали дополнительное время на тесты, потому что у тебя была справка от врача, что ты страдаешь дислексией? Ты подделал эту справку, верно? Ну признайся уже. На самом деле у тебя нет дислексии, ты просто долбаный идиот. Я прав?