Спокойный хаос - читать онлайн книгу. Автор: Сандро Веронези cтр.№ 8

Впрочем, дети подчас выдают нам настоящие сюрпризы. В тот же вечер, например, после того, как она спросила у меня, как чувствует себя «та синьора», когда она уже надела пижаму и лежала в постели, а я собирался почитать ей немножко, одну главу из книжки «Приключения Пиццано Пиццы» — Клаудию страшно увлекает эта история — она вдруг ошарашивает меня вопросом:

— Знаешь, что меня потрясло больше всего в жизни? — Именно так и спросила, буквально. И не успел я по-настоящему забеспокоиться, как если бы она хотела сказать: «до того, как мама умерла», или еще более изощренно: «до того, как я узнала, что ты делал, когда моя мама умирала», прежде чем я успел обо всем этом подумать, то есть сразу же после того, как она задала мне этот каверзный вопрос, она ответила:

— То, что моя бабушка — это твоя мама, — и она улыбалась от умиления к самой себе. В тот вечер я чувствовал, как коварнейшая из тревог росла в моей душе, я боялся, что все это, возможно, было только прелюдией к настоящему удару, однако, сама же Клаудия напомнила мне, что дети рассуждают не так, как взрослые, и совсем необязательно, что их потрясут вещи, которые, как считают взрослые, должны бы их потрясать, и наоборот, их могут потрясти вещи, которые взрослые порой даже не замечают. Поэтому не стоит так сильно переживать: ну и что с того, что она знает о той женщине, зачем мне мучиться догадками, кто ей об этом сказал; только-то и дел, что впредь мне следует иметь в виду, что она об этом знает, вот и все…

Ну вот, еще один самолет взлетел, вон он там, прямо у меня над головой, виражи выписывает, и я как раз вспомнил еще две авиакомпании, которые могу занести в мой список — «Аэро Мексико» и «Мексикана Эйрлайнс». Двадцать лет назад во время моего затянувшегося цыганского странствования по Латинской Америке я летал этими компаниями из Мюриды до Кубы и снова в Мюриду. Кто его знает, почему раньше, когда я с таким трудом старался все припомнить, они не всплыли у меня в памяти. А, вот же еще и «Эйр Лингус», моя поездка в Дублин, куда я полетел сразу после получения аттестата зрелости, и «Суиссэр» — я летел из Цюриха в Нью-Йорк, у меня еще тогда нарывал здоровенный флюс, и вот же опять «Итавия», она еще обанкротилась после авиакатастрофы на Устике, один раз я летал и этой компанией, и «Алисардой» тоже, когда-то была и такая авиакомпания, а еще вон та, венгерская, постой-постой, как она там называется, а, да, «Малев»…

И их я внес в свой список, он становится очень внушительным. Пересчитывал: тридцать штук. Я летал на самолетах тридцати авиакомпаний. Жарко, я стою без пиджака, опершись о свою машину, и смотрю по сторонам: муниципальный полицейский, парочка старичков сидит на лавочке в скверике, хорошенькая девушка в майке выгуливает золотистую гончую, три рабочих ремонтируют фасад дома, на перекрестке престарелый пакистанец моет лобовые стекла автомобилей, вон ковыляет какая-то женщина, она тащит за собой детский велосипед, я почти уверен, что никто из них столько не путешествовал, сколько я. Люди, которые никуда не ездят или мало где побывали на своем веку, склонны считать, что у тех, кто много путешествует, обязательно должна быть прекрасная и интересная жизнь. Это не всегда так. Я знаю, например, некоторых парней, которые работают как проклятые; они постоянно ездят в командировки и могут садиться в самолет до шести раз в неделю, а в конце рабочей недели снова вынуждены куда-то ехать; они едут со своей семьей к морю или в горы на машине, или снова летят на самолете, воспользовавшись льготными полетами, предоставленными им в качестве премии за верность авиакомпании; летят со своими невестами или любовницами на Сардинию, в Марокко или в Лондон проматывать денежки и каждый раз жалостливо восклицают, что сил больше нет, а все равно едут, тянут свою лямку до последнего. Но я не из их числа. До сего момента я прожил по-настоящему прекрасную жизнь, и длиннющий список авиакомпаний, на самолетах которых я летал, истинное тому доказательство.

Я смотрю на окна школы и снова задаю себе вопрос: где же окно класса Клаудии? Вот было бы здорово, если бы она вдруг выглянула из окна и увидела меня. Я имею в виду, мне было бы так приятно увидеть ее, помахать рукой: привет-привет, угадать улыбку и удивление на ее лице. Просто так, чтобы то, что я здесь стою, мое здесь пребывание, обрело хоть немного смысла. И не то чтобы в этом нет никакого смысла, как раз наоборот, здесь мне намного лучше, чем в офисе: ведь и то правда, что удара нет как нет. Как было бы хорошо, если бы в один прекрасный момент этого странного дня моя дочь выглянула из окна и убедилась, что я на самом деле остался стоять под окнами ее школы, как обещал, когда ей показалось, что я пошутил, а еще приятнее мне было бы увидеть ее лицо в тот момент, когда она заметит меня…

Двери школы распахнулись, вышла учительница, ее зовут Глория. Я стою на другой стороне улицы, прислонившись спиной к машине, но она меня не видит: ее ослепляет солнце. Козырьком руки она заслоняет глаза от солнца и роется в своей сумочке. Она забавно подтянула ногу вверх и уперла сумочку в бедро. Даже старея, женщины не избавляются от этой странной привычки. Когда-то, в молодые годы, когда их парни поздней ночью провожали домой, они вдруг начинали переживать, что потеряли ключи от квартиры и в такой же нелепой позе принимались их искать в бардаке своих сумочек, а парни, сидя в машине с урчащим мотором, соображали, как им поступить, если ключи не найдутся, и действительно придется звонить в дверь в такой поздний час, — бросить девушку на произвол судьбы или проводить ее до самых дверей квартиры и стойко выдержать родительский гнев, который, несомненно, обрушится на их головы, — а девушки, не меняя позу, какое-то время продолжали рыться в сумочках, и в это время в воздухе повисала напряженная неопределенность, а потом, как всегда, ключи находились; никто ни разу на самом деле их не потерял, когда же при свете фонаря ключи торжествующе поблескивали в руке рассеянной девушки, молодые люди с легкой душой отправлялись спать. Вот и учительница Глория тоже, покопавшись какое-то время в сумочке, извлекает из нее солнцезащитные очки, водружает их на нос и в тот же миг видит меня. Я ей улыбаюсь, но не спешу идти навстречу, я жду, когда она подойдет ко мне сама, если захочет. Я хочу выиграть время, чтобы придумать, что бы такое ей сказать. Но время на размышления уже истекло, учительница Глория уже перешла дорогу, и вот она стоит передо мной.

— Как моя Клаудия? — задаю я ей самый банальный из вопросов.

— Все хорошо, — отвечает она. — Девочка спокойна, внимательна.

За темными стеклами очков я не вижу ее глаз, а потому не могу судить, насколько она изумилась, застав меня здесь.

— У нее удивительно сильный характер, — продолжает учительница Глория. — Но с ней нужно быть очень осторожным, потому что в таких случаях достаточно любого пустяка…

Эта вынужденная обстоятельствами, ни к чему не обязывающая и слишком благоразумная фраза, такие фразы любой и каждый может с легкостью сказать, действительно все так и говорят, фатальным образом застревает у нее в горле. Что поделаешь, она отбарабанила свои положенные три часа занятий и идет домой, возможно, думая о том, что надо быстро отовариться в супермаркете или о том, как бы до часа дня успеть подать заявление в районо о переводе в другую школу, и выйдя на улицу, она видит меня: вот я тут стою перед школой, опершись спиной о свою машину. Зачем, спрашивается, ей заканчивать ту фразу?