Последний мужчина - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Сергеев cтр.№ 46

— Улавливаете свои символы? Настоящие символы в ваших работах? — Гость с воодушевлением смотрел на него. — И чувствуете тупик Чехова? Даже по настроению духа его драматургии! Дальше идти было некуда. Поэтому и появился Дали, а начинал Джотто, продолжил Леонардо. Изобретателям полезного для сытости и прекрасного для развлечений здесь принадлежит первое место. Творчество последнего — ярчайший образец того, куда может заманить нечистыйдаже настоящего гения! Его «Тайная вечеря»… мы о ней говорили… я процитирую чужое мнение: «имеет задачей показать Христа как имеющего только ценностьособую, но не особую реальность. Фреска не более как продолжение пространства комнаты; и мы подглядываем, словно в щель, холодно и любопытно, не имея ни благоговения, ни жалости, ни тем более пафоса отдаления». — Тоже Флоренский. Неужто не согласны? Если честно? С ними, с перечисленными, ушло миросозерцание и пришла декорация, заслоняющая истину. Ветви в сторону. Дальше порно, садизм, «брачное чтиво», театры на Тверской, мюзиклы, ну и метал-жанры с подобным. Жало в дух!

Меркулов молчал.

— Это призывами Чехова: читайте, читайте Мопассана! — взболело общество непроходящей корью. Смертельно. Их картины, пьесы, книги до сих пор не истлели на чердаках и по-прежнему говорят нам: «Не переживай! Все делают так. Да и мы сами были такими же. Мы ценимы твоим поколением, что может быть лучшим свидетельством нашей правоты? Мопассан, поставивший, по словам Чехова, «огромные требования к литературе», сотоварищи отравили и мою жизнь. Ведь они дали обществу то, что впитал и я. То, чем пользовался и что использовал, став взрослым. Они виновны во многих бедах и несчастьях наших».

Ответом ему снова было молчание.

— Понимаете, уходящие параллели всегдарасходятся к горизонту, в отличие от противного, провозглашённого наукой об искусстве, что преподают у нас. Науке, а не духу следует большинство художников. Докатились до того, что систему Станиславского поставили выше чаяний души человеческой. Подменили цель. Правдоподобие на сцене важнее добродетели в художнике. А значит, в его работе — пустота. Как бы он ни вошел в роль, нечего ему отдать людям. Не то играет. Всё, что свалилось на нас с экранов, — результат педагогики «мэтров», до сих пор раздающих интервью. Это их ученики запретными плодами, объевшись сами, накормили целые поколения. Не поверите, но в самом учебнике, по которому готовят будущих «властителей дум», сказано: «Как всякое живое явление, современная драматургия представляет очень сложный художественный мир, главное в котором — преодоление шаблонов, стандартов, выработанных за многие годы «нормативной эстетикой» соцреализма. Читай: Чехова, Тургенева и прочих. А если не согласны, то «в консерватории что-то не то».

Работы Флоренского сложны для понимания с ходу, но и взрывоопасны для учителей от приснопамятного «соцреализма», по сей день забивающих им сцены. Других учителей надо включать в программу «Щуки»… А по статье Толстого «Что такое искусство?» и книге «У водоразделов мысли» принимать экзамен, не выдавая диплома тем, кто живет призраками. Кто мечтает об Олимпе славы. Кто потом будет убивать души уже наших детей, пробивая дорогу к признанию. Как говорил известный персонаж: «Надо, Федя, надо»! Иначе чем объясняется неуёмное «тиражирование» спектаклей по пьесам Чехова»? Тоже из учебника. Не лукавство ли и просто обман эти «новые» прочтения?

Он тяжело выдохнул. Меркулов, немного оторопевший от такого напора, сидел не шелохнувшись. Но оцепенение было всё-таки сброшено. Он снова вполне адекватно воспринимал происходящее. Сергей прошел несколько раз до стены и обратно. В коридоре за дверью что-то упало. Оба обернулись. Но массивное полотно, повинуясь автору и лишь скрипнув, оставалось неподвижным, не смея нарушить столь важного в своих будущих последствиях разговора.

Первым очнулся хозяин кабинета:

— Да-а. Значит, человечество не те сани готовило летом? И себе?

— Не все человечество. Только часть, и не сани, а яму. И не готовили, а рыли, и не себе, а другой части.

— А попали всё-таки сами? — отчего-то зло усмехнулся Меркулов. — Какие же должны были быть последствия? По-вашему выходит, страшно подумать.

— А представьте, как обесценятся коллекции, которые скупались ради прироста собственного богатства. Как исчезнут в небытии сотни спектаклей, поставленных ради успеха, — спокойно ответил Сергей. — А ведь случится. В целом поколении конца прошлого века в России, который страдал и страдает до сих пор, в драматическом поиске ответа на вопрос «Неужели жизнь была прожита зря?» вы не найдёте ни драматургов, ни постановщиков, ни актёров с художниками. А ведь именно они её прожили зря. Оказались изворотливы. Но не вышло! Умирая спокойно, они совершают преступление перед вечностью. Фадеев застрелился. А ведь человек был с большой буквы, не чета нынешним. Другие спились — не худший выход.

Тягостное молчание стало единственно логичным следствием этих слов.

— Простите, — наконец выдавил Сергей, — но мне необходимо закончить. Может быть, уже никогда и ни перед кем я не трону этой темы. Честно говоря, удивляюсь, что вы не выгнали меня. — Он снова тяжело вздохнул. — В упомянутой книге прямо сказано: «Если в иллюзионизме внутренний двигатель в возможности сказать о произведении культуры «моё», то истинное, духовное мироощущение побуждает созидать именно возможность сказать о созданном «не моё»,«объективно сущее». Изобрести — стремление иллюзионизма, подделки; обрести — подлинности. Обрести прежде всего себя. Это и есть подвиг искупления. Где он у вас? У ваших коллег? Всеми прожекторами мира не высветить. Или не согласны?

Собеседник молчал, понуря голову.

— Что же вы? Ведь речь идёт об изображении действительности, её существования в произведениях. Все ваши коллеги иллюзию называют действительностью! Речь о формах, которые все считают верными. По образному выражению Флоренского, «патент на «действительность» получают в канцелярии материалистов, и без их подписи к печати он недействителен». Я бы добавил — без печати Гёте, Станиславского, Дали, Вагнера, Мопассана с Чеховым, а теперь и вас, «материалистов» духа. «Неприкасаемые», формируете сознание будущих художников. И это перевоспитание в духе нигилизма вы усиленно выдаёте за возвращение к естественности и за снятие каких-то наложенных на него пут. Причём, якобы очищая, выскребаете душу, продырявливаете её. — Он вновь посмотрел на Меркулова. — Ну не молчите же! Вы же и есть тот самый протест. Вы ставите спектакли без патента! Пусть лишь некоторые. Вам Немирович-Данченко не сказал бы, как Чехову: «Давайте, давайте быстрее ваши «Три сестры». У нас всего три столпа, на которых держится театр, — Толстой, вы и Гауптман». Последнего уж и не помнят. А Толстой не смог даже дочитать пьесу до конца, настолько считал неудачной. Не глупее нас был человек, между прочим. Не смог Немирович оглядеться по сторонам. Увидеть целые пласты общества, образованного, замечу, общества, не принимавшего кумира. Эти пласты потом вытравили и постреляли коммунисты, даже единиц не осталось. Зато остался Чехов. Так и катится до сего дня. Не понял Немирович глубины слов Платонова — «О смерти личности в революции». Печально, что слепоту и ученикам навязали. Так и называется система: «Способы и приёмы, доказывающие превосходство реализма над духом человеческим». Или «Искусство стать глухим». По счастью, разум и логика, так пленившие Станиславского, вовсе не то, чем должен руководствоваться человек. Не этим он жив. Система, названная его именем и основанная на принципах «реализма», мертва. Таких способов не существует. Она лишь способ превратить истинную реальность в иллюзию и заслонить такой иллюзией дух. Этому и учат. Претензии на такую «реальность» не новы. Попробовали бы вы сказать древним египтянам об их плоских изображениях на камне, что это искажение реальности. Вам просто отрубили бы голову. Николай Ге первый осмелился верно взглянуть на наших передвижников, для которых важна не правда жизни, как заметил философ, а внешнее подобие. Не творческие основы бытия, а имитация жизненной поверхности. И порвал с ними. Даже весь современный кинематограф, какими бы блокбастерами ни назывался, по сути — плод передвижников. «Реалист» Чехов укладывался идеально в материализм Станиславского, который был по душе всем его сторонникам — от коммунистов до «борцов» за свободу в звёздно-полосатых странах. Был изобретён даже симбиоз — соцреализм — совершенно новая претензия на реальность. И где он? Там же, где окажутся и «новейшие». Человеку нужен идеализм! И он всё-таки возродился. Не удалось расстрелять его вместе с Флоренским и другими. Не удалось и сжечь работу Булгакова «От марксизма к идеализму». Сейчас пусть единичные, но прозрения появляются. Не надо повторять работу большевиков, и умопомрачение пройдёт. Один человек сказал очень точно: «В памятные девяностые, в годы русской трагедии, когда сотни тысяч погибали от пуль и наркотиков, я спросил себя: — Где вы, великие бунтари мысли? Где ваша неравнодушность, совесть, где ответ? Где? — А они мне: «Юнона» и «Авось», «Вишневый сад», «Три сестры».