Последний мужчина - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Сергеев cтр.№ 48

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Последний мужчина | Автор книги - Михаил Сергеев

Cтраница 48
читать онлайн книги бесплатно

— Но сейчас ничего такого нет, песнь песней не слышна. А душа тихо уходит из произведения, не сопротивляясь. Но бездарности на этом не останавливаются — объявляют духом человеческую страсть. Вернее всего таковой сделать любовь.

Он смотрел режиссёру прямо в глаза. Уныние, появившись, не исчезало:

— Беспроигрышно. И никто не посмеет оспорить. Затопчут. Объявляют и другие, делают прямой вызов.

И не боятся! У вашего Чехова, простите, не у вашего, а у нашего, иначе меня бы здесь не было, мнимые страсти правят бал. Один зритель написал ему: «В ваших пьесах есть какая-то внутренняя неправда. Слишком микроскопическая способность страдать и слишком огромно желание говорить о страданиях». Попробуйте оспорить. Не может неправда рождать искусство. Будет путаница. У Шекспира такого несоответствия нет. Там другое. Зло навязывается людям в виде благородства.

К его удивлению, хозяин кабинета дважды кивнул.

— Помните притчу: в Америке пятидесятых сидит чернокожий на крыльце у церкви, подходит Бог и спрашивает: почему не заходишь? — Не пускают, — отвечает тот. — Не огорчайся, меня тоже туда не пускают. Так и современные театры, картины, эстрада, книги. Егов них нет. Воля тела, страсть и желание быть первым пришли к нам с Адамом при его падении. Когда оно, другое тело, появилось. Нужно только расшевелить и объявить их главными, даже необходимыми и приятными. Кстати, их главенство прямо означено в «заповедях» церкви сатаны. И ведь мало кто устоит. Тем и пользуются. И аплодисменты будут. И успех. И деньги. Искусство исчезнет. И то, что роднит нас с Создателем в образе и подобии Ему.

— Ну, наверное, хотя бы кто-то пробует? — сделав ударение на «кто-то», с иронией произнёс Меркулов.

— Напрасно вы так, — холодно посмотрел на него Сергей. — Пробуют. Чаще неудачно. Как рождается обман? Где начинается фальшь? Когда наряду с музыкой сфер звучит музыка земли — музыка гордого самоутверждения человеческого «я». Тогда и начинается попытка поставить на место истины подобия и призраки, на место жизни — театр. Да-да, театр в театре. Да что говорить, и нам с вами легко перепутать цели ставимые с целями скрытыми, определяющими. Вот Гумилёв…

— А что Гумилёв? — встрепенулся собеседник.

— Да путь. Как прошла жизнь. Пять раз предлагал Ахматовой выйти замуж. Две дуэли. Добился. Прожили два года. Подделал документы, чтобы уйти на фронт, на Первую мировую. По здоровью был не годен. Кстати, Блок делал противоположное — уворачивался. За один год на фронте — два Георгиевских креста. Большая редкость. Все это отражение оборотной стороны, а именно: патологически тщеславен. С детства мечтал о славе и признании. В Африке охотился на львов. Герой и пленник не только чести, но и безмерного самолюбия. Честь, в его понимании, не могла существовать без гордости лично за себя. И восторг поклонников, ну, и поклонниц, конечно, в одобрении, оправдании такого пути. Единомыслие в падении. И ведь до сих пор! Ну а герою — геройская смерть. Помните, из книги? Однажды, уже после революции, когда, собравшись в одном кафе, по-моему, в Лондоне, офицеры рассуждали о планах на будущее, один из них спросил: «А вы, Гумилёв, что собираетесь делать?». «Вернусь в Россию. Думаю, большевики не страшнее львов», — был ответ.

Расстрелян сразу по прибытии. В возрасте тридцати пяти лет. Кончил, как и хотел. Но самопожертвование не увенчивается, говорит христианство. Бог просит милости, а не жертвы. Так что не взлёт, а падение, дорогой Василий Иванович. Вот и мы путаем, путаем…

— Пробуют, не пробуют, путают… все-таки давайте ближе, — опять и с недовольством перебил Меркулов. — В живописи всё ясно, любимая женщина есть реальность, изображение её — уже символ. А вот что мешает театру дать почувствовать правду зрителю? Ведь вживую? И может, дает, и зритель чувствует, а вы заблуждаетесь и морочите мне голову? — Он в который раз прищурился.

— Вмёртвую. Играют вмёртвую. Точнее, играют не жизнь, а её иллюзию, я же говорил. Прописанную в пьесах. Продиктованную. Страдают, мучаются, умирают, даже не подозревая, что умирают всерьёз. Не ту реальность и не в том мире видят они. Один видит мир так, другой иначе или пользуется чужим, но оба одинаково далеки от истины. А ведь можно, можно приблизиться. Даже прикоснуться. И ни одной попытки за последние тридцать лет! Ну, почти ни одной. На фоне гигантского провала. На этом-то фундаменте сегодня открыто и даже откровенно нравственно-злое искусство приступило к формированию среды. К определению новых «ценностей» для человека. Однажды в истории уже не нашлось и десяти праведников. Помните, чем кончилось? Нас тянут туда же. Под хохот, вопли и гиканье «светской» тусовки. — Гость посмотрел на молчавшего Меркулова и добавил: — Всё-таки вы не смотрите телевизор.

Тот нахмурил брови. Чувствовалось, что слова собеседника задели его.

— Как бы вам объяснить, — осторожно, но уже с отчаянием в голосе произнёс Сергей. — Нужно отбросить, не видеть привлекательную сторону предмета. Даже пожертвовать привыкшему использовать её. Найти мужество. Говоря прямо, отринуть как цель собственное благополучие — вы его все равно не получите, сколько бы денег ни заработали. Убить корысть. Не колеблясь, отказываться от постановки пьес с громкими именами, признавшись себе, что цель — успех, а диктует её тщеславие. А значит, никому не дадите и ничего не приобретёте. Не сниматься в кино, избегать ролей, не трогающих вашего сердца, не останавливающих занесенный над кем-то нож. Сколько бы денег вам ни предлагали. Помнить, что деньги эти платит вам не продюсер, а совершенно другая особь. Невероятное мужество, замечу. Низкая цель заслоняет сам предмет. Я исхожу из того, что вы-то уже не путаете предмет с массой желательных для изображения «жизни» объектов. К примеру, показ мужества человека, идущего на подвиг ради чьих-то идей. Это в лучшем случае. Я вообще считаю, что нельзя самому прыгать в костёр. Ведь как мы обманываем? Человек самоотверженно накрывает телом гранату, спасая своих товарищей. И, конечно, от наседающих врагов. Так вы хотите заставить думать зрителя. А это ложь. Среди техесть тоже товарищи, а враги, конечно же, мы. И развитие этой темы бесконечно. Зависит только от глубины вашей нравственности. Половина пространства скрыта ради успеха и признания, а вторая искажена. Но зал согласен. Вами воспитанный зал. Вот беспроигрышный приём и касса. «Театральный разъезд» сегодня не поставит никто. Зрителя, каким он был тогда, давно нет. Сегодня он вышколен и одинаков. Аплодирует, потому что положено. Освистать не посмеет, эстетику проглотит. Оттого и пьесы одни и те же — проверенные на кассу. Но правды нет. Проглотит и откровенную халтуру, лишь бы с «именами». А значит, зритель может не ведать того, что сознательно скрыто, — истинное отношение художника к произведению, к его целям в работе с живыми людьми. Скрыт наиважнейший признак подлинности искусства.

Или рассказ об упорстве и решительности на пути к успешной карьере, к эстраде, как образце для подражания. Очень модная и тоже беспроигрышная тема. Под девизом: «Он сделал себя сам!». Или она. Бей, толкай, топчи! Можешь даже утопить, но будь первым, и тогда ты сделаешь себя сам! И о тебе так же напишут! Ведь ты этого достоин!

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию