Геррон - читать онлайн книгу. Автор: Шарль Левински cтр.№ 78

Да, неплохо было бы иметь такую настольную книгу. Со всеми теми фразами, какие должны быть наготове у беженца. „Я был бы рад предъявить вам свой паспорт, но у меня нет гражданства“. „Нет, я здесь не знаю никого, кто мог бы за меня поручиться“. „Раньше я был актером, а теперь уже никто“.

И вдобавок к этому — сугубо практические вещи. Не снимайте комнату, в которой нельзя подключить плитку. Разве что хочешь совсем отказаться от горячей пищи. Важнее красивого вида место, где быстро сохнет белье. Чем меньше у тебя одежды, тем чаще ее приходится стирать.

К этой теме надо бы сделать сноску специально для Терезина. Кто хочет иметь бумагу о праве на стирку, должен быть в хороших отношениях с советом старейшин.

Следовало бы снять учебный фильм. Иначе что я за режиссер? Типичные ситуации в веселых игровых сценах. Между сценами всегда живенькая песенка. Скитаться я по странам рад, ведь я веселый эмигрант.

Стоп.

Опять я убегаю. Эмигрирую в фантазию. Рассказываю истории сам себе.

Но Рама этим не позабавишь. Он хочет получить от меня фильм. Концепцию фильма. К завтрашнему дню.

— Если нам обоим повезет, — сказал он, — на сей раз что-нибудь получится.

На УФА иногда случалось так, что задание на фильм было, бюджет тоже, и время съемок было уже определено, и кинотеатр забронирован для премьеры, а никто даже смутно не представлял, что в этом фильме будет происходить. Тогда мы садились все вместе — продюсер, режиссер, авторы — и для начала записывали все, что было уже определено. Актеров, которых руководство хотело видеть в фильме. Места съемок, которые были заданы. Поскольку построенные для других фильмов декорации еще не выработали весь свой ресурс.

Потом мы брали второй листок и помечали на нем все те вещи, которые непременно должны были появиться в фильме. Первым, что заносилось в этот перечень, всегда была любовь. Музыка, разумеется. Красивые ландшафты, животные, цветы. И всякий раз жирно подчеркнуто: хеппи-энд. Именно то, что люди хотят увидеть, когда идут в кино. Как правило, действие возникало из всего этого само собой. Да оно ведь и не так важно. Когда все остальное в наличии.

Итак, господин Герсон! За работу.

Расстановка такая:

Терезин — это тюрьма. Я должен спрятать решетки за цветастыми занавесками, искусно задрапировав и придав им форму. „Серебряным блеском крахмала Хофмана“.

Терезин серый. Я должен сделать его цветным. Ни одного софита без розового фильтра.

В Терезине страдают от голода. Гробы здесь узенькие, как нигде, потому что трупы отощавшие. Я должен показать упитанных людей, которые за красиво накрытыми столами лакомятся деликатесами и потом довольно поглаживают животы. „Я сыта, я так сыта — не влезет больше ни листа“.

„Ме-е-е“.

В Терезине нехватка всего. В моем фильме должно быть все. Магазины с настоящими товарами. Банк с настоящими деньгами. Кофейня с настоящим кофе. Самое современное гетто, какое на сегодня существует в мире.

Терезин перенаселен. У нас в окопах и то было больше места. На экране все должно быть просторно. Парки. Сады. Спортивные сооружения. В кино возможно все. Пусть думают: хорошо им там, этим жидкам.

Терезин — место, населенное рабами. Я должен сделать из них счастливых тружеников, которые с радостными лицами обслуживают машины. В поте лица возделывают свои нивы. „Мы семеро гномов, мы роем во тьме“.

„Хейо, хейо“.

„Белоснежка“ по сравнению с этим была вопиющим натурализмом.

Я должен изобрести Терезин, в котором все счастливы. Довольны. Благодарны. Здоровы. Где никто не умирает и всем хорошо. Как обещают старикам, чтобы они подписали договоры пожизненного содержания. Чтобы они были благодарны за то, что могут отдать все свои сбережения.

Может, они хотят пустить фильм в качестве рекламы именно для этого? Хотя в Германии уже не найдешь столько евреев, чтобы оправдать затраты.

Значит, это снова будет что-то вроде лакировки действительности. Тогда это было представление для Красного Креста. На сей раз — для широкой публики.

Я не могу снимать этот фильм.

Пойду к Эпштейну и скажу ему это. Прямо сейчас. Ничего не обсуждая с Ольгой. Иначе у меня не хватит сил. Иначе буду думать только о ней и о том, что не имею права подвергать ее опасности. И тогда не буду больше знать, что я должен делать.

Должен.

— Не забывай меня, — сказала мне мама перед тем, как отправиться с остальными.

Она не хотела, чтоб я ее обнял, но это сказала.

Если я сниму этот фильм, значит, я забыл ее.

Пойду к Эпштейну.

„Я отказываюсь выполнять приказ“, — скажу я ему. Нет, лучше так: „Передайте Раму, пусть засунет свой фильм куда-нибудь в другое место“. Последний уход со сцены надо выполнять с блеском.

Он попытается меня уговорить. Естественно. Он боится Рама. Я ведь тоже боюсь его гнева и того, что он будет для меня означать. Говорят, когда он кричит и распускает руки, это он еще не в ярости. И только когда начинает говорить совсем тихо. „Я недоволен этим Герроном“, — скажет Рам. Очень тихо. И тогда…

Пойду к Эпштейну. Сейчас же. Я должен пойти к Эпштейну. Он будет предостерегать меня от последствий. Как он делает всегда. В своих призывах он всякий раз предостерегает от последствий. „В интересах общины, — говорит он, — делайте то, что должно“. Именно это и говорят, когда боятся.

Это значит, что он вовсе не дорожит своим постом. Что он вообще-то подчиняющаяся натура. Второй, которого против воли сделали первым. Потому что им нужен был кто-то, кто слушался бы их без возражений. В благодарность они бросили ему пару кусков с господского стола. Как собаке, которая исправно лает по команде, бросают объедки. Жри или сдохни.

Эпштейн может кого угодно поставить в список на ближайший транспорт и — что гораздо важнее — может снова вычеркнуть его из списка. Иногда он так делает. Если удается убедить его нужными аргументами. Причем предпочитает, как гласит молва, чтобы эти аргументы выкладывали перед ним хорошенькие женщины. Во время личной аудиенции.

Он имеет власть, но она дана ему лишь взаймы. Он может удерживать ее лишь до тех пор, пока исправно прыгает в каждый обруч, который перед ним держат. Пока поезда на Освенцим заполнены и отправляются вовремя. Пока он поставляет все, что ему закажет Рам.

Режиссер Курт Геррон отныне непоставляем. Нет в наличии.

Он будет мне грозить. Из страха за свое место.

— Если откажетесь, отправитесь на транспорт, — скажет он. — А вы сами знаете, что это значит.

Нет, господин Эпштейн, не знаю. Знаю неточно. Конечно, по лагерю ходят слухи, слухов полно. Но что на самом деле происходит с людьми, которых отправляют в Освенцим, мы можем только гадать. Пока еще ни один не вернулся, чтобы рассказать об этом.