– Мы вытащили ее как раз перед началом бури. Не хотите на скорую руку осмотреть?
– Хочу.
Нет, неправда! Вовсе я этого не хотела. Не хотела здесь находиться. Не хотела опознавать труп Примроуз Хоббс.
Мы направились к «скорой» и забрались внутрь. Даже при распахнутых дверцах здесь был явственно ощутим характерный запах. Я судорожно сглотнула.
Олбрайт расстегнул мешок, и в лицо нам ударила густая вонь: тошнотворная смесь запахов стоячей воды, водорослей, озерной живности и разлагающейся человеческой плоти.
– Я бы сказал, что она пробыла в воде два, от силы три дня. Ее не так уж сильно обглодали.
Сдерживая дыхание, я заглянула в мешок.
Это была Примроуз Хоббс – и в то же время не она. Лицо распухло, раздувшиеся губы выпятились, словно у тропических рыб в аквариуме. Темная кожа отслоилась лоскутами, обнажив бледную нижнюю часть эпидермиса, отчего тело казалось пятнистым. Озерные рыбы либо угри целиком объели веки, обгрызли лоб, щеки и нос.
– Причину смерти можно будет установить без особых хлопот, – заметил Олбрайт. – Тирелл, конечно, потребует полной аутопсии.
Запястья Примроуз были обмотаны клейкой лентой, глубоко в шею врезалась тонкая проволока.
Я ощутила горечь подкатившей к горлу желчи и с усилием сглотнула.
– Ее задушили?
Олбрайт кивнул.
– Подонок обвил проволокой горло и затянул ее сзади с помощью какого-то приспособления. Очень эффективный способ перерезать трахею.
Я прикрыла ладонью рот и нос и нагнулась ниже. Сбоку на шее Примроуз были видны глубокие царапины – следы ногтей. Она разодрала кожу, борясь со связанными руками за глоток воздуха.
– Это она, – бросила я и опрометью выскочила из машины.
Срочно нужен был свежий воздух. Мили, океаны свежего воздуха.
Я пробежала в дальний конец пустого пирса и с минуту просто стояла там, обхватив себя руками. Шум лодочного мотора донесся издалека, стал громче, затем ослаб. Под ногами у меня плескали волны. В камышах, растущих вдоль берега, квакали лягушки. Жизнь продолжалась, безразличная к смерти одного из своих созданий.
Я думала о Примроуз, вспоминала, как она, опираясь на палку, шла через стоянку морга на нашу последнюю встречу. Чернокожая женщина шестидесяти двух лет от роду, дипломированная медсестра, озабоченная лишним весом, искусная картежница, питавшая слабость к пирогам с ревенем. Так-то. Все же я кое-что знала о женщине, которая была мне другом.
Что-то тяжело всколыхнулось в груди.
Успокойся.
Я судорожно втянула воздух.
Думай.
Что могла узнать, увидеть или сделать Примроуз, если с ней обошлись так жестоко? Неужели ее убили из-за того, что она помогала мне?
Новый приступ дрожи. Я жадно хватанула ртом воздух.
Или я преувеличиваю собственную значимость? Может быть, гибель Примроуз – дело случая? Мы, американцы, занимаем первое место в мире по умышленным убийствам. И выходит, что Примроуз Хоббс связали и задушили ради того, чтобы всего лишь угнать ее машину? Нет, это не имеет смысла. Особенно если принять во внимание проволоку и клейкую ленту. Нет, это было умышленное убийство, и преступник намеревался прикончить именно Примроуз. Но почему?
Громко хлопнули дверцы. Я обернулась. Санитары забирались в «скорую». Через несколько секунд заурчал мотор, и машина медленно двинулась вверх по берегу к грунтовой дороге.
Прощай, старый друг. Если все это случилось из-за меня – прости. Нижняя губа задрожала, и я с силой впилась в нее зубами.
Не смей плакать. Хотя – почему «не смей»? Зачем сдерживать слезы скорби по такому доброму, чудесному человеку?
Я взглянула на озеро. Небо прояснялось, и сосны на дальнем берегу чернели на фоне розовеющего заката. Припомнилось кое-что еще.
Примроуз Хоббс любила закаты.
Я смотрела на закат, не отводя глаз, смотрела и плакала – до тех пор, пока не ощутила гнев. И не просто гнев – во мне закипала жгучая, неукротимая ярость.
Обуздай ее, Темпе. Используй.
Мысленно поклявшись узнать правду, я сделала глубокий вдох и пошла по пирсу туда, где остались Кроу и Олбрайт.
– Какая у нее была машина? – спросила я.
Шериф заглянула в блокнот.
– Синяя «хонда-сивик» девяносто четвертого года выпуска. Номера штата Северная Каролина.
– Ее нет на стоянке «Ривербэнк инн».
Кроу странно глянула на меня.
– Машина уже может быть на пути в Саудовскую Аравию, – заметил Олбрайт.
– Я говорила, что убитая помогала мне в расследовании.
– Об этом мы с вами еще побеседуем, – отозвалась Кроу.
– Вы что-нибудь здесь нашли?
– Пока ищем.
– Отпечатки шин? Следы ног?
Я тут же сообразила, что сказала глупость. Если подобные улики и существовали, их наверняка уничтожил дождь.
Кроу покачала головой.
Я окинула взглядом пикапы и внедорожники, оставленные на стоянке рыбаками и любителями покататься на лодке. На слипах покачивались два алюминиевых катера с подвесным мотором.
– Здесь кто-нибудь швартуется постоянно?
– Нет, все лодки – исключительно для проката.
– Это значит, что тут ежедневно бывает много народу. Не слишком ли людное место для того, чтобы спрятать труп?
– Взятые напрокат лодки полагается сдать до восьми вечера. Очевидно, после этого суета стихает.
Я указала жестом на мужчину и женщину с восково-бледными лицами.
– Это владельцы причала?
– Гленн и Айрин Бойнтон. Говорят, что каждый вечер задерживаются здесь до одиннадцати, а возвращаются в шесть утра. Живут дальше по дороге.
Кроу ткнула пальцем в сторону грунтовой дороги.
– По их словам, они ночью следят за движением машин. Опасаются, что какие-нибудь подростки доберутся до лодок. За последние три дня ни Гленн, ни его благоверная не видели и не слышали ничего подозрительного. Не знаю, много ли проку от этих показаний. Злодей не станет объявлять во всеуслышание, что попользовался вашим доком, чтобы выгрузить труп.
Взгляд ее бледно-зеленых глаз испытующе скользнул по причалу и вернулся ко мне.
– Впрочем, вы правы. Это место – и впрямь не слишком подходящее. В полумиле отсюда есть небольшая дорога, которая доходит до самого берега. Мы предполагаем, что труп бросили в озеро именно там.
– Странно, что течение принесло его сюда не сразу, а через два-три дня, – вставил Олбрайт. – Должно быть, какое-то время лежал на дне топляком.
– Топляком?! – взвилась я, разъяренная такой черствостью.