– Эгей! – крикнула я; сердце неистово билось.
Ни собак, ни угрюмых горцев.
С одного взгляда стало понятно, что дом не был брошен в спешке. И случилось это давно. Строение было прочное, как лондонская тюрьма «Ньюгейт». Хотя я сомневалась, что этот дом проектировал Джордж Данс
[26]
, неведомый архитектор явно разделял его пристрастие к замкнутости. В этом доме не было ни огромных окон, из которых можно любоваться видом гор, ни световых люков, ни площадок с перильцами на крыше. Сложенное из камня и массивных неокрашенных бревен, строение явно было возведено с особой целью. Я не сумела определить, когда здесь в последний раз были люди – в конце этого лета или во времена Великой депрессии.
Или же там, внутри, и сейчас кто-то есть – следит за мной в щелку или в прорезь прицела…
– Есть кто-нибудь дома?
Тишина.
Я поднялась на крыльцо и постучала:
– Эгей!
Ни шагов, ни шороха.
Отойдя к окну, я прижалась носом к ставням. Плотный темный материал надежно скрывал то, что было внутри. Я вертелась и поворачивала голову, норовя разглядеть хоть что-то, пока невесомое прикосновение паука не заставило меня отпрянуть.
Я спустилась с крыльца, обогнула дом по мощеной, заросшей травой дорожке и, пройдя под аркой, ступила в небольшой мрачный внутренний дворик. Со всех сторон его окружали каменные стены высотой восемь футов, с которых свешивались ветки сирени. Листья казались еще темнее на фоне золотисто-зеленых красок высившегося позади леса. На сырой, плотно утоптанной земле рос только мох. Казалось, этот тесный сырой куб непригоден для любой формы жизни.
Я оглянулась на дом. На ближайшую ветку, описав круг, опустилась ворона – крохотный черный силуэт на ослепительно-синем фоне. Птица дважды каркнула, щелкнула клювом и опустила голову в том направлении, где стояла я.
– Передай хозяйке, что я заходила, – сказала я уверенным голосом, хотя на самом деле уверенности не испытывала вовсе.
Ворона одарила меня кратким взглядом и, захлопав крыльями, взлетела.
Я повернулась – и краем глаза уловила какую-то вспышку, словно солнечный блик на разбитом стекле. Застыла. Неужели и вправду в окне второго этажа что-то двигалось? Выждала минуту. Никакого движения.
Выход из двора был только один, поэтому я вернулась своим же маршрутом и обследовала дальнюю сторону здания. Пространство между задней стеной дома и лесом заросло кустарником, вплотную к фундаменту – сумятица омертвевших зарослей алтея. Я обошла все это место, но не увидела никаких признаков захоронений – ни разоренных, ни нетронутых. Единственной моей находкой оказался сломанный металлический прут.
Разочарованная, я вернулась к крыльцу, вставила прут в щелку между ставнями и осторожно налегла на него. Напрасный труд. Удвоила усилия, сгорая от любопытства, но притом не желая ничего повредить. Прочное дерево не дрогнуло.
Я посмотрела на часы. Без четверти три. Все бессмысленно. И глупо, если дом не заброшен. Если у него есть хозяева, они либо отсутствуют, либо хотят, чтобы их сочли отсутствующими. Я выбилась из сил, обливалась потом, кожа зудела от бесчисленных мелких царапин.
И еще я вынуждена была признать, что это место наводит жуть. Я понимала, что это чувство не имеет ничего общего со здравым смыслом, – и все же мне казалось, что все здесь дышит злом. Решив разузнать что-нибудь в городе, я бросила прут и направилась назад, к месту крушения.
Идя к моргу, я размышляла о загадочном доме. Кто построил его? Зачем? И что именно в нем так меня пугает?
7
Когда я в десятом часу вечера вернулась в «Дом на холме», Райан подстерегал в засаде. Я и не заметила его, пока не услышала голос:
– Похоже, мы имеем дело со взрывом.
Я замерла, потянувшись к ручке раздвижной двери.
– Райан, сейчас не время.
– Джексон сделает заявление завтра утром.
Я повернулась к висевшим на крыльце качелям. Детектив, одной ногой упершись в перила, медленно покачивался вперед и назад. Он затянулся, и крохотный красный огонек сигареты подсветил его лицо.
– Это точно?
– Как то, что Богоматерь переспала с голубем.
Я заколебалась, потому что не прочь была узнать новости о расследовании, вот только источник этих новостей внушал опасения.
– Бреннан, день выдался дьявольски тяжелый. Прошу прощения за все, в чем перед тобой провинился.
У меня не было возможности подробно копаться в нашей утренней размолвке, но одно решение я все-таки приняла. Настало время разорвать порочный круг – мои отношения с Райаном. Отныне и навсегда наше общение станет исключительно деловым.
– Расскажи.
Райан похлопал рукой по сиденью качелей.
Я подошла, но садиться не стала.
– Почему именно взрыв?
– Присядь.
– Если это уловка, можешь…
– Обнаружены воронки и вдавливание волокон.
В тусклом свете горевшей над нами лампочки лицо Райана казалось совершенно безжизненным. Он сделал глубокий вдох и швырнул окурок в гущу папоротников, что взлелеяла Руби. Я проводила взглядом рассыпавшиеся в темноте искорки, мысленно представляя падение рейса 228 «Эйр транссаут».
– Так ты хочешь это услышать?
Плюхнув между нами свой пакет, я уселась на качели.
– Что значит «воронки»?
– Воронки появляются, когда твердое или жидкое тело мгновенно превращается в газ.
– То есть при детонации.
– Именно. Взрыв моментально повышает температуру на несколько тысяч градусов и распространяет ударные волны, которые создают на металлических поверхностях эффект омывания газом. Примерно так описывает это группа специалистов по взрывам. Сегодня на совещании они показывали слайды. Результат напоминает апельсиновую корку.
– Они обнаружили воронки?
– Воронки замечены на фрагментах самолета. И оплавленные края, что также указывает на взрыв.
Райан легонько толкнул качели.
– Что значит «вдавливание волокон»?
– Волокна одних материалов проникают в глубину других, неповрежденных. Все это, само собой, видно только под очень мощным микроскопом. Кроме того, на концах некоторых волокон найдены следы высокой температуры и мгновенного оплавления.
Качели вновь плавно качнулись – и греческий салат, второпях сожранный по пути из морга, угрожающе всколыхнулся в желудке.
– Прекрати раскачивать.
– Некоторые макроснимки просто потрясающие.
Я застегнула куртку и сунула руки в карманы. Днем было еще тепло, но вечерами ощутимо холодало.