Франклин Рузвельт. Человек и политик - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Макгрегор Бернс cтр.№ 207

Президент хорошо помнил эту беседу в середине декабря — Гарриман прислал ему отчет срочной телеграммой. Сталин, докладывал Гарриман, принес из соседней с его кабинетом комнаты в Кремле карту. Маршал заметил, что Курильские острова и Южный Сахалин следует передать России — это обеспечит безопасность подходов к Владивостоку. Он прочертил круг вокруг Ляодунского полуострова, включая Порт-Артур и Дайрен, и сказал, что СССР хотел бы снова арендовать эти порты и прилегающую территорию. Добавил, что хотел бы арендовать Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), тянувшуюся от Дайрена к Харбину и далее, но в ответ на соответствующий вопрос Гарримана стал доказывать, что не намерен посягать на китайский суверенитет над Маньчжурией.

С этого времени Рузвельт и небольшая группа его советников с немалой озабоченностью обсуждали этот вопрос. Черчилль в целом не вмешивался. Все считали, что вопрос следует решить в Ялте.

Рузвельт заявил, что никаких трудностей с передачей России южной части Сахалина и Курильских островов по окончании войны не возникнет. Что касается незамерзающего порта на Дальнем Востоке, маршал вспомнил, что этот вопрос обсуждался в Тегеране и президент предлагал тогда, чтобы русским был передан в пользование незамерзающий порт в начале южной части маньчжурской железной дороги. Рузвельт не имел возможности обсудить этот вопрос с генералиссимусом Чан Кайши, поэтому не мог говорить за Китай. Русские могли добиться пользования портом либо путем аренды у китайцев, либо в результате превращения Дайрена в открытый порт под международным контролем в какой-либо форме. Президент предпочитал последнее, поскольку видел здесь обстоятельства, сходные с вопросом о Гонконге. Он надеялся, что англичане вернут Гонконг Китаю и Гонконг станет международным открытым портом. Черчилль, добавил президент, резко возражает против этого.

Затем Сталин поднял вопрос об использовании Советским Союзом железных дорог в Маньчжурии. Рассказал о существовании там сети железных дорог, которой пользовались цари. Рузвельт снова заметил, что не говорил об этом с Чаном, но существует выбор возможностей — аренда дорог под непосредственным советским управлением или совместное советско-китайское управление. Сталин отметил, что без обеспечения политических условий ему и Молотову трудно объяснить советскому народу, почему Россия вступает в войну с Японией, страной, которая, в отличие от Германии, не представляет угрозу существованию СССР. Если эти условия соблюсти, люди поймут. Сталин не обнаруживал внешне безграничного удовлетворения, которое, должно быть, испытывал, пользуясь излюбленной аргументацией англичан и американцев — ссылками на общественное мнение — в дискуссии с ними же.

Эта легкая, почти незаметная перепалка между Рузвельтом и Сталиным одновременно и высветила, и скрыла остро переживавшиеся национальные интересы и долговременные расчеты. Президент и его военачальники давно пришли к выводу, что вторжение в Японию обойдется слишком дорого и необходимо советское вмешательство в боевые действия на азиатском континенте. По оценкам военных стратегов, даже с участием России война в Тихоокеанском регионе продлится восемнадцать месяцев после капитуляции Германии. Без русских же война продлится бесконечно, с неприемлемыми потерями. Учитывалось также, что Красная армия, раз уж представится случай, развернет свои силы на востоке. Сталин ясно давал это понять и даже открыто добивался этого снова и снова. Желание русских воевать с Японией ради обеспечения своих послевоенных интересов настолько очевидно, а их обещания вступить в войну столь определенны, что некоторые западные политики, включая Идена, доказывали: Рузвельту нет необходимости делать Сталину уступки, Москва и так вступит в войну.

Но Сталин и конечно же Рузвельт понимали, что важен не столько сам факт участия СССР в войне, сколько его сроки и масштабы. И в этом отношении оба лидера действовали в условиях жесточайших требований «реальной политики». Несомненно, Сталин знал, что нужно делать, лучше Рузвельта, потому что приобретал свои знания в более тяжелых обстоятельствах. В 1939 году, опасаясь союза капиталистических и фашистских держав против России, он разрубил гордиев узел и, поступившись идеологической непорочностью, заключил пакт с Гитлером о разделе Польши. Но, едва заключив сделку, кремлевские стратеги оказались в ситуации томительного выжидания. Что, если Гитлер заманил Россию, посулив половину территории Польши, преднамеренно и ей придется воевать с поляками, не согласными капитулировать? Хуже того, что, если Гитлер заключит мир с Варшавой и заставит русских воевать с поляками и даже с Францией и Великобританией? Тогда, после того как вермахт сокрушил оборону поляков, страхи Сталина превратились в кошмар. Что, если наступающие нацисты не остановятся на согласованной линии или, что еще более ужасно, на польско-советской границе?

События приняли, однако, благоприятный оборот: Гитлер оказался честным, по крайней мере в рамках кодекса чести грабителей. Кремль понял, что выиграл, когда немцы завершили польскую кампанию и ввязались в войну с Францией и Англией. Но опасения Москвы вернулись с прежней силой, когда нацисты разгромили Францию. Не заключит ли теперь Запад сепаратный мир с Гитлером за счет России? Англия воздержалась от этого, но худшее еще впереди. Нападение Германии на Россию лишило Сталина возможности оценивать шансы. После всех своих отчаянных усилий он оказался в положении, зависимом от определения Западом времени вторжения на европейский континент, конечно для собственной выгоды, а не выгоды России. Так англичане с американцами и поступили.

Теперь, в Ялте, ситуация изменилась. Маршал загнал своих западных союзников в положение, в котором они его держали три долгих года. Он вступит в войну, когда посчитает нужным, и от определения им времени вступления зависят политические и военные факторы.

Итак, политик, сидящий за столом напротив Рузвельта в Ливадийском дворце, искушен в искусстве предлагать помощь и затягивать выполнение своего предложения. Президент тоже весьма умело пользовался этой тактикой в Тихоокеанском регионе, возможно благодаря своим военачальникам. А они настаивали на необходимости русского наступления в Маньчжурии минимум за три месяца до планировавшегося вторжения американцев на японский остров Кюсю. Учитывали и выгоды промедления Советов с вступлением в войну с Японией, до тех пор пока американские войска не высадятся на Кюсю и не заставят Токио перебросить войска с азиатского континента. Это та же стратегия второго фронта в Европе, поставленная с ног на голову, — второй «второй фронт».

Эти расчеты омрачала ситуация в Китае — двухголовом гиганте. Несмотря на глубокое разочарование действиями Чана, президент не оставлял свои давние надежды на свободный, демократический и дружественный Китай. Он хотел заручиться поддержкой Чунцина со стороны Москвы и предупредить вмешательство России в китайские дела. Чтобы достичь двоякой цели — разгрома Японии и выживания Китая, — Рузвельту требовалось привлечь Сталина к делам, заниматься которыми маршал не имел желания: присоединиться к войне против Японии в то время, когда это выгодно его союзникам, а не ему самому, и поддержать «буржуазный» режим, который на ножах с идеологическими единомышленниками советского лидера в Янани.

Очевидно, что положение Сталина гораздо более выгодно. Козыри Рузвельта: возможность легализовать претензии Сталина на имущество, маньчжурские железные дороги и порты, а также то, что он располагает в «Большой тройке» наиболее мощными рычагами влияния на Чана.