Франклин Рузвельт. Человек и политик - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Макгрегор Бернс cтр.№ 210

Черчилль знал, какую позицию займут русские, если он станет оказывать на них давление. Сталин напомнит ему, что Москва воздержалась от вмешательства в Греции, почему же англичане должны вмешиваться в дела Восточной Европы? Поэтому Черчиллю, стало быть, предстояло поставить вопрос в более широком плане, и он нуждался для этого в поддержке Рузвельта. Однако президент вначале вяло реагировал на разработку британских формул защиты некоммунистических элементов в Польше. Черчилль чувствовал, что ему не удается заинтересовать Рузвельта. Время уходит, с каждым днем Кремль и варшавские поляки закрепляются в стране. Черчилль 13 марта телеграфировал Рузвельту: «...Польша потеряла свои границы. Утратит ли она теперь свободу? „...· Не хотел бы, чтобы между правительствами Великобритании и Соединенных Штатов возникали расхождения на этот счет, но считаю необходимым внести ясность: мы стоим перед величайшим провалом и крахом решения, достигнутого в Ялте...“

Позиция Сталина в отношении Польши была настолько жесткой, что обозреватели в Вашингтоне и Лондоне относили ее на счет сильного давления на него политбюро. Но маршал просто твердо держался своей линии. Он соглашался в Ялте на формулу относительно Польши потому, что Черчилль и Рузвельт постоянно ссылались на общественное мнение, вот он и стремился помочь им умиротворить общественное мнение ялтинской формулой. Общественное мнение Запада не удовлетворится этой формулой — так его следует перевоспитать. Ради освобождения Польши пролито немало крови советских солдат. Неужели Черчилль и Рузвельт реально верят, что он позволит править в Варшаве правительству с преобладанием буржуазных элементов, что создаст угрозу тылу Красной армии сегодня и границам СССР завтра?

Весь март президент игнорировал предложение Черчилля направить Сталину совместную телеграмму в жестком тоне. Наконец решил действовать по собственной инициативе. Телеграфировал Сталину 29 марта, что большие надежды и ожидания, посеянные в сознании народов мира ялтинскими решениями, ныне на грани краха. «Убежден, что, добившись в Ялте такого взаимопонимания, мы втроем сумеем устранить все препятствия, возникшие с тех пор». Ему непонятна настойчивость русских в вопросе сохранения варшавского правительства. «Должен сказать вам совершенно откровенно, что любое решение, ведущее под любым предлогом к сохранению существующего в Варшаве режима, неприемлемо...»

Когда Рузвельт направлял это послание, его постигло еще одно горькое разочарование. Из Государственного департамента сообщили, что советскую делегацию на конференцию в Сан-Франциско возглавит посол Андрей Громыко, Молотов не будет присутствовать на конференции. Второразрядный представитель России на учредительной конференции, с которой связано так много надежд, — это воспринималось Рузвельтом как скрытый вызов нарождающейся организации. Он обратился к Сталину с просьбой позволить Молотову приехать хотя бы на самые важные заседания, открывающие конференцию. Предостерегал — иначе мир не поймет позицию СССР. Сталин неуступчиво ответил: такие вопросы не ставятся в зависимость от реакции общественности.

В этом вопросе у президента своя проблема с общественным мнением. Уступив СССР в Ялте два дополнительных голоса на ассамблее и получив от Черчилля и Сталина согласие на два дополнительных голоса для Соединенных Штатов, Рузвельт забыл о своем требовании, но не разглашал информацию об этой уступке, вероятно надеясь перед конференцией в Сан-Франциско отговорить Сталина от требования дополнительных голосов. Но произошла утечка информации. Последовал взрыв негодования на Капитолийском холме, и президенту пришлось защищаться.

Физически Рузвельт сильно сдал: снова стал работать до поздней ночи; жаловался на потерю аппетита. Но Бруенн опять-таки находил его состояние в основном стабильным: размеры сердца не изменились, шумов нет — симптомов болезни сердца не наблюдается; в данное время даже давление несколько нормализовалось. Но немногие вокруг президента, медики или неспециалисты, сомневались, что выборы, Ялта и теперь кризис вокруг Польши отняли у президента много сил и жизненной энергии.

При всем приближении развязки, слабеющем сопротивлении немцев политическая ситуация все более ухудшалась: Россия и Запад не приходили к согласию, даже Черчилль и Рузвельт обменивались неприязненными телеграммами, по мере того как нащупывали способ обращения с медведем. В условиях разгула силовой политики и компромиссов судьба самой конференции в Сан-Франциско оказалась под вопросом.

— Боже мой, что за беспорядок в Европе! — говорил Иден Гаролду Николсону. — Что за беспорядок!

Обозреватели гадали, что вызвало кризис: внутренние противоречия в Кремле; антисоветизм Запада; паранойя Сталина; застарелый антикоммунизм Черчилля; усталость Рузвельта или его утопизм; сознание беспомощности в решении такой старой проблемы, как польская?

Немногие замечали основной источник трений — внутренние перемены, происходившие в коалиции по мере того, как сходил со сцены противник, который идеологически объединял разных партнеров. Процесс проходил незаметно, пока какое-нибудь роковое событие не давало новый импульс страхам и подозрениям.

В начале марта генерал Карл Вольф, командующий силами СС в Италии, тайно встретился в Цюрихе с Алленом Даллесом, руководителем резидентуры Агентства стратегических служб в Швейцарии, чтобы зондировать возможности капитуляции германских войск в Италии в какой-либо форме. Через одиннадцать дней состоялась вторая ознакомительная встреча. Черчилль понимал, что Кремль мог усмотреть в этих встречах сговор с целью заключения сепаратного соглашения о сдаче германских войск на юге, что позволило бы англо-американским силам, как позднее допускал премьер, продвинуться к Вене и далее вплоть до Берлина и Эльбы, встречая меньше сопротивления со стороны немцев. Поэтому он распорядился информировать о встречах Москву. Молотов уже знал о «переговорах» и потребовал объяснить, почему к участию в них не приглашены русские. Он подозревал здесь не недоразумение, «а нечто худшее».

Частично причина состояла в позиции начальников штабов западных союзников: они не хотели, чтобы русские участвовали на начальной стадии переговоров. Встречи, считали они, носили предварительный характер, на них обсуждались технические, но не политические вопросы. Присоединись русские, переговоры затянулись бы, были бы упущены большие возможности и союзники понесли бы больше человеческих потерь.

Рузвельт убеждал Сталина, что должен считаться в первую очередь с мнением военных на поле боя, — ведь там появляется возможность принудить войска противника к сдаче. Добавлял, что, как человек военный, маршал это поймет. «При такой капитуляции войск противника на поле боя не может быть никаких нарушений согласованных нами принципов безоговорочной капитуляции и никаких политических расчетов».

Ответ Сталина отражал все страхи и подозрения, переживаемые кремлевскими стратегами. Переговоры с противником, доказывал он, допустимы, лишь если не предоставляют немцам возможности использовать их для переброски своих войск на другие участки фронта — прежде всего на советский участок. Вот почему он хотел, чтобы русские участвовали даже на предварительной стадии переговоров. Немцы уже воспользовались переговорами, чтобы перебросить три дивизии с севера Италии на советский фронт. Какой смысл имеет в таком случае ялтинское соглашение, предусматривающее удержание противника на своих позициях и лишение его возможности маневрировать? Красная армия соблюдает условия этого соглашения, Александер — нет. Красная армия окружает и уничтожает немецкие войска. Не собираются ли немцы открыть свой фронт на западе англичанам и американцам?