Франклин Рузвельт. Человек и политик - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Макгрегор Бернс cтр.№ 205

Сталина захватило раскованное, философичное настроение. Он много говорил — по-стариковски, как признавался сам.

— Хочу выпить за наш союз. Пусть он не утратит черты интимности и откровенности.

Союзники не должны обманывать друг друга, — продолжал Сталин. — Возможно, это звучит наивно. Опытные дипломаты могут сказать: «Почему бы мне не обмануть союзника?» Но я, как человек наивный, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он глуп. Возможно, наш союз так прочен именно потому, что мы не обманываем друг друга, или потому, что нам обмануть друг друга не так легко...

Призрак Польши тревожил участников конференции в Ялте, даже когда они ликовали по поводу строительства нового мирового порядка. «Большая тройка» давно договорилась о том, что территория разоренной войной страны будет приращена землями, простиравшимися на несколько сот миль к западу, тем самым удовлетворив аппетиты России, наказав Германию и, возможно, приручив Польшу. Продукт циничного раздела и воодушевляющегося возрождения «реальной политики» и романтизма, Польша воспроизводила старое соперничество государей уже тем, что настраивала друг против друга и ссорила трех лидеров.

У Рузвельта не было иллюзий относительно советских планов в Польше. Сталин признал люблинских поляков, невзирая на отчаянные просьбы повременить с этим со стороны президента и премьер-министра. Когда началась конференция в Ялте, Красная армия завершила освобождение Польши — и ее оккупацию. Проблема состояла в том, какой доли представительства некоммунистических польских деятелей можно добиться от страны, которая контролирует каждый избирательный округ Польши, рассматривает либералов и консерваторов как буржуазных эксплуататоров, если не фашистов, полна решимости обеспечить безопасный тыл Красной армии и свои собственные будущие границы.

Рузвельт решил проявить относительную гибкость в вопросе о новых границах Польши — они в любом случае, по существу, определены наступлением Красной армии, взаимопониманием в Тегеране и на других конференциях, — но настаивать на формировании демократического, независимого и жизнеспособного польского правительства.

— Я хотел бы поднять вопрос о Польше, — сказал Рузвельт в ходе третьего пленарного заседания. — Я прибыл издалека и поэтому пользуюсь преимуществом более объективного видения проблемы. В США проживает шесть-семь миллионов поляков. — Он напомнил о своем согласии в целом в Тегеране с линией Керзона. — Большинство поляков, как и китайцев, хотят сохранить лицо.

— Кто сохранит лицо, — прервал его Сталин, — поляки в Польше или польские эмигранты?

— Поляки хотят территорий Восточной Пруссии и части Германии, — продолжал Рузвельт. — Дома мне будет гораздо легче, если советское правительство что-нибудь сделает для Польши.

Президент выразил надежду, что маршал Сталин сделает добрый жест — отдаст Польше Львов и прилегающие нефтеносные земли. Сталин промолчал.

— Но самое важное — это создать в Польше постоянное правительство. Общественное мнение в США против признания люблинского правительства, и против на том основании, что оно представляет небольшую часть польского народа. Люди хотят формирования правительства национального единства, чтобы разрешить внутренние противоречия. Правительства, в котором представлены все пять основных партий, — Рузвельт перечислил их, — вот чего хотят. Может быть, маршала Сталина заинтересует: мне ничего неизвестно ни о лондонском правительстве поляков, ни о люблинском. В Вашингтон приезжал Миколайчик и произвел на меня большое впечатление. Думаю, он честный человек...

Черчилль поддержал президента:

— Я не раз делал заявления в парламенте в поддержку советских претензий на границу по линии Керзона, то есть передачи Львова Советской России. Меня за это часто критиковала партия, которую я представляю, критике подвергался также господин Иден. Но я всегда считал, что Россия понесла значительные потери в войне с Германией, освобождала Польшу и потому заслуживает удовлетворения своих претензий не силой, но по праву. Этой позиции я продолжаю придерживаться. Но конечно же, если такая могучая держава, как Советский Союз, сделает великодушный жест в отношении более слабой страны — жест, предложенный президентом, — мы воспримем такой поступок с удовлетворением.

Однако, — продолжал Черчилль, — я больше заинтересован в вопросе суверенитета, независимости и свободы Польши, чем в конкретных пограничных линиях. Хочется, чтобы у поляков был дом в Европе и они жили в нем согласно своим представлениям о жизни... Вот что волнует Великобританию. Вот из-за чего мы начали войну с Германией — за свободную и суверенную Польшу. Каждый знает здесь, что это угрожало самому существованию нашей страны.

Премьер настаивал далее на решении конференцией вопроса о формировании нового временного правительства Польши, которое станет выполнять свои функции до проведения свободных выборов:

— Правительство его величества горячо поддерживает предложение президента и ставит вопрос на рассмотрение наших русских союзников.

Сталин попросил десятиминутный перерыв. Вернулся он на заседание во всеоружии.

— Премьер-министр сказал, что польский вопрос для Великобритании — вопрос чести. Для России это не только вопрос чести, но и безопасности... За последние тридцать лет наш германский противник проходил по Данцигскому коридору дважды. Это происходило потому, что Польша слабая. В интересах русских, как и поляков, чтобы Польша стала сильной и могущественной, чтобы быть в состоянии, в своих собственных и наших интересах, закрыть коридор собственными силами. Коридор нельзя закрыть механически извне — Россией. Можно закрыть изнутри — только самой Польшей. Необходимо, чтобы Польша стала свободной, независимой и могущественной...

Затем Сталин обратился к линии Керзона и призыву Черчилля к ее модификациям.

— Премьер-министр считает, что мы должны сделать жест великодушия. Но я считаю долгом напомнить вам, что линия Керзона выдумана не Россией, но иностранцами... Керзоном, Клемансо и американцами в 1918-1919 годах. Россию не приглашали к участию в решении этого вопроса... Ленин возражал против этой линии. — Сталин распалялся все больше. — Некоторые хотят, чтоб мы были еще менее русскими, чем Керзон и Клемансо. Что на это скажут русские в Москве или украинцы? Они скажут, что Сталин и Молотов — гораздо худшие защитники России, чем Керзон и Клемансо. Я не могу с такой позицией вернуться в Москву.

Теперь Сталин встал.

— Пусть война продолжается несколько дольше и даст возможность Польше получить компенсацию на западе за счет Германии. Что касается правительства: премьер-министр сказал, что хочет сформировать здесь польское правительство. Боюсь, это оговорка. Мы не можем создать правительство без участия поляков. Говорят, я диктатор, но у меня достаточно демократизма, чтобы не создавать польское правительство без поляков.

Как военный, Сталин, как он заявил, хочет мира и спокойствия в тылу Красной армии. Люблинское правительство способно навести порядок в условиях, когда агенты лондонского правительства уже убили 212 русских солдат.