Метеоры - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Турнье cтр.№ 101

— До этого еще далеко. Что делать сейчас? Но, зная, что Жан отправился в путь пешком, я не могу сесть на самолет. Нужно, чтобы я шел по его следам.

— Так идите! Всего лишь 5000 километров от Ванкувера до Монреаля.

— Вы смеетесь надо мной.

— Среднее решение: поезд! Он отбывает из Ванкувера и ползет, извиваясь, как немного ленивый красный дракон, через скалистые горы и Центральные озера к востоку. Он останавливается повсюду. Может быть, Жан, износив башмаки, сядет где-нибудь в ваш вагон. Что до меня — я остаюсь. Разрешите побыть еще немного в Ванкувере, сжальтесь, господа близнецы! Но рандеву назначено на 13 августа, Берлин, Бернауэрштрассе, 28. Моя старая мать приютит нас троих…

* * *

Итак, мое большое путешествие вот-вот возобновится. По крайней мере, у меня не будет того щемящего чувства, которое я испытал, вылетая из Токио и поворачиваясь при этом спиной к Франции. Отныне каждый шаг приближает меня к Звенящим Камням. Я наслаждаюсь этой успокаивающей мыслью, прогуливаясь по набережной Угольной Гавани, которую недавно отлакировал проливной ливень. Ванкуверский Королевский яхт-клуб следует за Буррардовским яхт-клубом — он менее роскошный, все это витрины, демонстрирующие развлекающихся игривых туристов, истекающие ручьями света, самых разных форм и оттенков. Но чем больше приближаешься к докам, освещение становится все скупее и корабли все более прозаическими, и наконец из мрачной тени выступает черный и искореженный силуэт старого траулера, который, должно быть, так и остался гнить здесь после последнего выхода в море. Нет ничего более безотрадного, чем вид этих скользких палуб, на которых валяются обрывки канатов, обломанные лестницы и искривленный штурвал, ржавое железо, недействующие лебедки и порванные цепи. Траулер кажется разбойничьим притоном на плаву, увенчанным камерой пыток под открытым небом. Удивляешься, что не видно изломанных тел, изуродованных страданием, искалеченных, в ожидании которых должны слетаться черно-белые полувороны, получайки. И все это вовсе не плод больного воображения, гибель этих кораблей напоминает о жалкой участи людей, рыбаков, проведших на них лучшую часть своей жизни.

Я сбегаю в матросский бар, выпиваю большую кружку кофе, глядя на вновь припустивший дождь. Кофе Нового Света — некрепкий, благоуханный, освежающий, совершенно не похож на смрадный приторно-сладкий битум, жирный и липкий, который вам накапают во Франции и Италии, и осадок от него будет во рту целый день. Завтра в этот же час я буду уже внутри большого и ленивого дракона, о котором говорил Краус.

Как и всегда накануне отъезда, сердце испытанного домоседа сжимается, и я размышляю — к какому святому мне обратиться. Наконец я прибегаю к выдуманному — Филиасу Фоггу и прошу у него покровительства. О да, в моей тоске странника, я прибегаю не к святому Христофору, патрону странствующих и путешествующих, но к богатому англичанину Жюля Верна, преследуемому кознями врагов, вооруженному терпением и необыкновенной храбростью, способному восторжествовать над опозданием поездов, хрупкостью дилижансов или ненадежностью лайнера. Это он, главный покровитель путников, который героически овладел особенной наукой, ремеслом, которому учатся долго, этим столь редким качеством: умением странствовать.

Поль

Понедельник 18.15. Вот я уже в знаменитом Canadian Pacific Railway, [18] в огромном красном улюлюкающем драконе, увенчанном плексиглазовым куполом. Поезд, змеясь, мчится через скалистые горы и великую прерию. Взывание к Филиасу Фоггу было не напрасным. В моем маленьком отдельном купе, где двигаться можно, только постоянно сталкиваясь с полкой, я нахожу роскошь прежнего Восточного экспресса наших бабушек, в котором соединяются плюш, красное дерево и хрусталь. Я чувствую, как вся моя тоска исчезает в этой мягкой раковине, и я по-детски радуюсь тому, что проведу здесь больше трех дней и три ночи, потому что мы прибудем в Монреаль только в пятницу в 20.05. Вот наш маршрут в цифрах: 69 станций и 4766 километров мы должны преодолеть за 74 часа 35 минут. Мы отбываем в 18.30.

Вторник 19.02. Верстовой столб 2862,6. Coquitlam. Два замечания: слишком трясет, чтобы я мог записывать свои мысли на ходу. Придется удовольствоваться станциями. На верстовых столбах пишутся мили, но считая от Монреаля. Мы отъехали от столба 2879,7 и должны достигнуть нулевого. Меня радует путешествие: ведь это возвращение.

Вторник 19.40. Верстовой столб 2838. Mission City. Кругом лес. Настоящий северный лес, то есть это не правильный строевой лес Стенли-парка, где каждое дерево как монумент, а путаница переплетенных маленьких деревьев — настоящий рай для дичи всех видов. Вывод: красивый лес — дело рук человеческих.

Вторник 20.30. Верстовой столб 2809,6. Agassiz. Скользящая дверь купе резко открывается, и стюард в черном властно ставит поднос с едой на мой столик. Я убеждаюсь, что вагон-ресторан не работает. Это означает одиночное заключение, по крайней мере, до завтрашнего утра. Я устраиваюсь поудобней в моей крошечной одиночке, через оконное стекло я вижу густой, черный непроходимый сосняк, в котором иногда таинственно мелькают закатные отблески.

Вторник 22.15. Верстовой столб 2750,7. North Bend. Длительная остановка. Крики и беготня на платформе. Я вдруг понимаю, что речь идет о последней остановке перед большим ночным перегоном. У меня есть время, чтобы задаться вопросом, фатально возникающим у путешествующего домоседа: почему бы мне здесь не выйти? Мужчины, женщины, дети считают эти мимо пробегающие местности своей родиной. Они тут родились. Некоторые из них уверены, что за горизонтом ничего нет. Тогда почему бы и мне не разделить эту точку зрения? По какому праву я нахожусь здесь и собираюсь скрыться, проигнорировав Норт-Бенд, его улицы, дома, обитателей? Не хуже ли любого презрения мой полет через ночь, отрицание существования этих краев, приговор к несуществованию, произносимый глубоко внутри при приближении Норт-Бенда? Этот болезненный вопрос возникает во мне всякий раз, как я проезжаю мимо деревни или города в грозу и при свете молнии вижу смеющихся молодых людей на площади, или старика, ведущего лошадей к водопою, или женщину, развешивающую белье на веревке в то время, как малыш вертится у ее ног. Вот она жизнь, простая и мирная, а я глумлюсь над ней, оскорбляю ее своей идиотской скоростью… и вот опять я проношусь мимо, красный поезд, свистя, устремляется к ночной горе, и мимо ускользают навеки две юные девушки, ведущие серьезный разговор, я никогда не узнаю их, и ничего вообще не узнаю о Норт-Бенде…

Среда. 0.42. Верстовой столб 2676,5. Ashcroft. Жарко и душно, я лежу, раздевшись, на своей полке. Она прямо против окна, и я вижу, я догадываюсь, я чувствую, как скользит прямо по моим ногам, по моему боку, по щекам огромная спящая страна, глубокая и молчаливая, ее черные силуэты, перебегания лунного света, ее красные, зеленые и оранжевые огни, изгородь, освещенная фарами машины, погрохатывание металлического моста, его своды в форме косого креста вдруг загораживают окно, и тогда вдруг наступает момент полной темноты, непроницаемой, глухой абсолютной ночи.