Сказание о Старом Урале - читать онлайн книгу. Автор: Павел Северный cтр.№ 59

– Где тута Строганов? Кажите его мне! Повеселить его хочу, чтобы со страху слезами не изошел.

Кто-то пальцем указал шуту на Строганова. Скорчив плаксивую гримасу, шут подбежал к Семену, приставил ко лбу пальцы в виде рожек и заюлил, кривляясь и приговаривая:

– У, какой! Бука, бука, Строганов!

Но в этот миг где-то впереди прозвучал твердый спокойный голос:

– Не докучай людям, Алексеич!

Шут недовольно отскочил и смотрел на Строганова исподлобья. Семен взглянул на подошедшего рослого, молодого боярина, с едва заметной татарской раскосостью глаз.

– Не ошибусь, ежели тебя за Семена Строганова признаю?

Строганов поклонился, как сумел. Толпа в палате тем временем раздалась, освобождая проход царскому любимцу. Строганов различил шепот: конюший царский... боярин Годунов... Борис Федорович.

Статный боярин Годунов ободряюще кивнул Семену:

– Немало слыхивать про тебя, Семен Иоаникиевич, приходилось. На Каме государству Московскому радеешь. Коли будет охота, гостем жду тебя в своих хоромах.

– Благодарю за сей почет, – Строганов еще раз поклонился молодому вельможе.

Годунов пошел по палате. Иные седые головы клонились перед ним, но и он затерялся среди царедворцев. Тотчас же к Строганову стали подходить знатные вельможи, называя с поклоном свои громкие имена, о которых знала чуть ли не вся Московская Русь. Они расспрашивали Семена с благожелательными улыбками, как доехал до Москвы, не пристал ли с дороги, лютой ли была прошлая зима на Каме и грязна ли там осень в непогоду.

И смолкли разом все голоса, когда один скрипучий дискант государева слуги нараспев начал выговаривать:

– Строганову Семену с камской земли дозволено идти к царю Московскому и всея Руси...

Зажав рукоять посоха и опершись на него подбородком, царь Иван Васильевич, сидя в кресле, пристально рассматривал Строганова. Друг от друга их разделял только шаг. Строганов впервые видел царя. Его смуглое лицо исчерчено морщинами. Темные глаза – в глубоких впадинах глазниц. Кустисты нависшие над ними брови. Во взгляде суровая пытливость и недоверие. Рыжеватые, сильно поредевшие волосы спадают на плечи, как у попа. Борода клинышком с прошвой седины. Щеки бледные, заметен на них отлив желтизны. Царь высок и дороден, но сутулость снижает рост, и с виду он даже не кажется полным. Во всем облике – усталая понурость. Одежда царя – из зеленой парчи с выпуклыми узорами аканта, золотых трав, листьев и цветов. На голове – монашеская скуфейка. После богомолья переоболокся, а скуфью не снял. Строганов смотрел на царя, и помазанник божий казался ему исступленным монахом вроде Питирима, только наряженным в пышную царскую одежду. Страха в себе Строганов не ощутил.

Заговорил царь негромко. Хрипота в голосе. Говорил, а глаз с собеседника не отводил.

– Родителя твоего помню. Праведно жизнь на земле завершил, с богом в разуме. Ты с ним чем-то схож. Кажется, лицом.

Царь поднялся с кресла, прошелся и, внезапно обернувшись, ощупал Строганова с головы до ног настороженным взглядом. Сделал еще несколько шагов, остановился у столика с шахматами. Прислонил к нему посох, задумался, оперся руками о столешницу. Помолчал, а затем, переводя взгляд то на Строганова, то на шахматы, проговорил:

– Челобитную твою мы зачли! Замыслил воевать царство Сибирское? С Русью моей мнишь его воссоединить? За хребтом Каменного пояса Русь видишь? Купец, а мыслишь о ратном?

Вскинул голову, будто вопрошая. Снова взял посох в руку, вернулся от столика к Строганову. Спросил настойчиво:

– Здраво ли подумал обо всем? Зачнешь спор с татарами о Сибири, а что ежели не осилишь? Подумал, что они могут смять тебя на Каме и Чусовой? Что тогда?

– Великий государь, тревогою о том себе не докучаю.

Царь покачал головой.

– Ишь ты, каков! Я тоже перестал было докучать себе думами о татарах. Уверился, будто они навсегда утихомирились. А они, глянь, и объявились перед Москвой с ханом Давлет-Гиреем. С крымской земли пришли на русскую. Видал, поди, как палили город? До сей поры об огне знаки. Ни Казань, ни Астрахань не отбили у татар охоту русскую кровь проливать.

– Строгановых татары на землях камских и чусовских не сомнут. И Москву не спалили бы вражины, ежели бы твои воеводы у ратных людей в доверии были.

– Вон как! Может, и обо мне суждение имеешь? Небось слыхал: когда татары к Москве подошли и в Кремле озоровали, не было меня в ней? Слыхал? Говори.

– Ты царь, и твоя воля не осудна.

– Веришь в себя! Но ведаешь ли, что в ратном деле кроме веры и искусство надобно? Давно ли думы о Сибирской земле стали тебя одолевать?

– С той поры, когда Русь у порога Сибири объявилась. Строгановы ее к тому нелегкими тропами привели. Перед порогом Кучумова царства Руси стоять зазорно. Ведомо мне, что не по нутру кочевью наше соседство. Беспокоят они наше мирное житье, мутит их разум запах нашего хлеба. Пока они нас только прощупывают и легонько покалывают, но и эти пробы мы кровью оплачиваем. Надо Руси идти в Сибирь доброй наставницей. Пора обучить сибирских кочевников оседлости, вразумить их бросить разбой и трудиться по-мирному. А Кучуму все это – не по нутру. Лелеет он мысль – спятить Русь с Камы. Русь же пятиться не умеет.

Царь слушал, прищурившись, а порой совсем закрывая глаза, как будто видел перед собой то, о чем говорил Строганов. Вдруг громко сказал:

– Дело говоришь! Не смеет Русь пятиться!

Опираясь на посох, прошел к окну, собственноручно ткнул в створки посохом и распахнул их. Потом вернулся и снова сел в кресло.

– Слыхал я, что хан Кучум силен.

– Дозволь, великий государь, вести о сем считать зряшными. Кому его сила ведома? С русскими ратями он ею не мерился. Страх перед Кучумом в разуме не пригреваю.

– И про это дельно судишь. Может, скрытничаешь? Чую, что про силу Кучума тебе многое ведомо. Своим умом норовишь обходиться? Одно слово – купец!

– С кем же мне, великий государь, в камских лесах велишь советоваться?

– Аль не разумны мои воеводы?

– С купцами Строгановыми не все дружбу водят. Иные чураются.

– А может, окромя их, есть и еще кое-какие советчики? Кои не гнушаются дружить с тобой? Может, признаешься?

– В чем, великий государь?

– Что скрытничаешь передо мной.

– До сей поры не искал я советников, великий государь, для решения заветных помыслов. По правде сказать – боюсь чужих советов. Не все они добром оборачиваются.

– Ответы держать ты изрядно поднаторел. Я про тебя многое слыхал. Всяким тебя передо мной выставляли. За многое надо бы люто наказать. Но мне было недосуг о тебе думать. А нынче вот решил, что не поперешник ты мне, а слуга. Многие тебя не больно жалуют. Не по душе и боярам моим тот, кто мне мил. На Руси давно так водится, что ко всякой правде досужая молва налипает, как грязь на колесные спицы. Понял ли, о чем толкую?