Сказание о Старом Урале - читать онлайн книгу. Автор: Павел Северный cтр.№ 60

– Спасибо на истинно царском слове.

Царь сощурился, склонил набок голову.

– А Кучума воевать надо войском обученным, храбрым и не малым. Это памятуешь?

– Ежели дашь дозволение, войско соберу храброе и обучу его дельно.

– Стало быть, пойдут твои холопы на сей подвиг?

– За Русь они на любой подвиг пойдут.

– Крепок ты в замысле. Год тебе отпускаю на раздумье. Не отступишься – дам дозволение к будущей осени. Принимаю твой довод, что татары Кучумовы могут Русь бессильной почесть, ежели мы сами разбою потакать станем, не обучая их мирному житью. Могут и на Каму, и даже на Волгу сызнова позариться... Думай, Строганов! Оплошаешь – падет из-за тебя позор на все государство. За оплошность милосердия от меня не жди. Выручать из беды тебя своими ратями не стану. Они у меня другим заняты. Когда рассчитываешь в поход на Сибирь людей своих двинуть?

– Да мыслю годов эдак через шесть, великий государь. Сперва острогами надобно все подступы укрепить, опоры себе создать, взять Кучумову силу исподволь в полукольцо крепостей, как бы сказать, серп, чтобы к стеблям подвести.

– А потом колосья под самый корень подрезать?

– Так мыслю.

– Коли за гуж взялся – мне в залог голову оставишь! Оступишься – не помилую. Честь и гордость Руси нам превыше всего. Верить хочу, что не уронишь звание русского, что достанет в тебе разума и смелости ради покоя Руси сибирские земли замирить и плодоносными сделать. Знаю, что помогаешь Русь в глухом краю утверждать и возвеличивать.

Царь медленно поднялся, подошел к аналою с раскрытым требником, положил на него руку и спросил вкрадчиво, с лукавинкой, будто бы добродушной:

– Правда ли, что в твои вотчины бегут с людишками иные бояре, спасаясь от моего суда?

– Случалось и такое, великий государь.

– Стало быть, пособничаешь им? Крамольников укрываешь?

– Укрывать не укрываю, но иным жить подле себя дозволяю для пользы Руси. Не все они повинны перед тобой, великий государь. Иные от одного страху в бега пустились.

– Судишь, стало быть, так, будто царь всю Русь запугал гневом своим?

– Разве Русь не должна перед царем да перед богом страх иметь?

– А ты имеешь?

– Нешто я о двух головах? Только и страх разный бывает. Царя, по разумению моему, бояться должно, а врагов Руси – нет. А среди слуг твоих в камском крае и такие случаются, что гнева твоего меньше страшатся, нежели наскока татарского. Летось вот Соликамский воевода...

Правая бровь на лице царя задергалась и изогнулась дужкой, а глаз стал большим и остекленелым. Он прервал Строганова выкриком:

– Слыхал! – И сразу же подобие судорожной улыбки на мгновение мелькнуло в сведенной линии рта. – Бояре мои жаловались, как ты его выпороть велел за то, что золото и оружие русское Махмет-Кулю со страху отдал. Но я тебя не осудил за сей дерзновенный шаг. Не наказал тебя, купца, поднявшего руку на государева слугу.

Выражение царского лица ежеминутно менялось, становилось то выжидающим, то напряженным, то хмурым.

Что-то вспомнив, он вдруг переспросил:

– Стало быть, беглые бояре возле тебя Руси пользу приносят? Чем? Дозволь полюбопытствовать?

– Верной службой Строгановым.

– Больно высоко себя ставишь.

– Чай, твоей волей, великий государь, род Строгановых на Каме поставлен. Неужли неправильно рассудил?

Царь отмахнулся.

– Погоди! Что-то голову жаром обнесло. Опять в ушах трезвон. Это у меня от розмыслов тревожных случается. Теперь чаще стало. Притомляюсь не по годам.

Царь переставил на шахматной доске несколько фигур, произнес в раздумье:

– Может, и не столь уж плохо, что ослушные бояре в камском крае хоронятся? Хуже, ежели за рубежи к ляхам да татарам переметываются. Но ведь и от тебя до татар – рукой подать? Ужель никто из беглецов к Кучуму не перекинулся?

– Был такой. Только не боярин, а беглый опричник.

– Кто?

– Костромин Алешка.

Царь ударил по столу, и шахматные фигуры рассыпались.

– У татар он?

– Нет. Лонись с ордой на наши чусовские городки набег учинил. Мои люди разбили кочевников, а Костромина полонили.

– Сюда его доставь.

– Судил я его и утопил в Чусовой.

– Судишь изменников?

– И на это Строгановым воля тобою дана. В нашем роду любой грамоту твою, великий государь, дословно в памяти держит. И слыхивал я от отца, будто сам ты ему велел не знать милости к изменникам Руси.

Царь, не слушая Строганова, произносил будто про себя:

– Алешка Костромин! Кобель. Ворюга подлый. В опричнину напросился не затем, чтобы царю служить, а чтобы сподручнее было лапу в казну запустить. Жечь его надо было живьем. За измену Руси, за один лишь умысел о сем казнить надо таких крамольников, самый след их с русской земли стирать. Слышишь? Царь тебе сие говорит.

Откашливаясь от приступа удушья, вызванного этой вспышкой гнева, царь таращил остекленевший глаз, ходил по покою и почти выкрикивал слова:

– Дознаться мне надобно, где боярин Голованов? Слух был, будто он к свейской земле побежал, да не добежал. Хочу вот королуса Эрика свейского поспрошать, не объявился ли там сей беглец.

– Напрасно королуса о сем спрашивать, государь!

Лицо Ивана исказилось, он закричал, стукая посохом об пол:

– Уж не в своих ли местах ты его видел?

– Слуга твой и помощник в покорении Астраханского царства Макарий Голованов у меня в чусовском городке воеводой стоит.

Царь умолк, отвернулся, поиграл посохом, будто прицеливаясь в Семена. Слышно было его тяжелое, хриплое дыхание. Протекло несколько минут молчания. Иван взвешивал, не чрезмерна ли дерзость стоящего перед ним человека. Потом заговорил, как будто с облегчением:

– Так, значит, у тебя мой воевода Голованов? Стало быть, и про него мне соврали. Враньем я опутан, как тенетами. Таких, как Голованов, возле меня не больно много. Сгоряча старик кинул Москву. Спор у него с Годуновым Борисом Федоровичем вышел. Ощерились друг на друга. Макарий – новгородец. Гордец! Куда там! Оправдываться не стал, правоту доказывать отказался. Вот и оплели его передо мной, будто он со свейским королусом дружбу супротив меня завел...

Царь склонил голову, задумался, вздохнул.

– Знаешь ли, пожалуй, даже и хорошо, что Голованов ушел в тот год. Кругом злая крамола ковалась, слуги мои порой не имели времени правого от виноватых отделять, правду вовремя углядывать. Каюсь в том за них и за себя теперь перед Всевышним в молитвах. За упокой души грешных вклады делаю и сам молюсь. Ты не ведаешь, как тягостно царствую! Царем над боярами быти страшно. Путают они передо мной правду с кривдой. В преданности мне клянутся, а сами на сторону смотрят, козни строят, замышляют меня смерти предать. Русь велика, а я один должен всю крамолу в ней углядеть. Кабы не божья воля, давно бы снял шапку Мономаха и в монастырь укрылся от мирской суеты. Бог велел мне Русь беречь! Он меня на царство помазал, чтобы Русь возвеличить. Значит, боярам меня со свету не сжить! Презрение их презрю. Гляди на мои руки: видишь, трясутся! Не от страха, а от усталости. Устали они измену и крамолу на Руси изводить. Боярам не люб был мой замысел об опричнине, но службу свою она сослужила мне! Грозным меня прозвали в устах молвы. Как собачий лай, слышится сие прозвище по всему государству. И все за то, что помысел единой Руси превыше распрей боярских корыстолюбцев поставил. Ох как тяжко судьбу народную на раменах нести!