Экспресс Токио - Монтана - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Бротиган cтр.№ 20

(Позже выясняется, что никто в этом доме ни разу ее не видел. Она пришла сама. Наверное, запахло едой, и она решила, что место хорошее, можно поставить фургон и чего-нибудь перекусить).

2. На этой водорослевой одежде мы сделаем большие деньги, все бросятся ее покупать: Деннис Хоппер, он в Таосе живет, вообще все, может, и Фрэнк Заппа, и Кэрол Кинг, потом мы купим гору, люди будут жить там в мире и гармонии с большим золотым телескопом. Она точно знает, где эта гора. Совсем дешевая гора. Можно сторговаться на пару сотен тысяч из денег за водорослевую одежду.

(На самом деле никого не интересует ее болтовня, эти речи всем давно знакомы, их приходится слушать снова и снова, когда человек или съехал с катушек, перебрав дури, или избрал себе жизнь, слишком чуждую реальности, но кто-то же должен спросить ее о телескопе, вот и спрашивают, но…)

3. К этому времени она увлечена другим, и будущее золотого телескопа вызывает серьезные опасения.

(Я что-то жую.)

4. — Знаете что? — спрашивает она вдруг, хотя только что рассказывала длинную историю о том, что можно строить лодки, похожие на старые паровозы, как в вестернах, и возить их настоящими четырехколесными поездами на берег Калифорнии, они будут там очень красиво смотреться, если их поставить на якорь рядом с нашими водорослевыми бутиками. — Кажется, я слишком долго просидела в этом «фольксвагене».

В детстве я знал, кто убил Джесси Джеймса — выстрелом в спину, когда тот вешал на стенку картину.

К имени этого человека я привык как к своему собственному — ведь Джесси Джеймс был моим героем. Мы с друзьями не раз говорили о том, как его застрелили. Наша излюбленная тема — самое то, когда нужно о чем-то погрустить или на что-то позлиться. Смерть Джесси Джеймса была для нас реальна и важна, как смерть какого-нибудь родственника.

Но сейчас, в сорок три года, я не помню имени человека, убившего Джесси Джеймса. Я думаю об этом целый день, но его имя не дается в руки моему сознанию, прячется в каньонах и расселинах совсем других воспоминаний.

Я помню, что Пацана Билли застрелил Пэт Гарретт и что банда Долтона напрасно явилась в Коффивилл, Канзас, грабить маленький банк, ибо всех их превратили в изрешеченные пулями трупы, растянули на дверных рамах и сфотографировали в назидание потомкам.

Вряд ли кому захочется, чтобы фотографировали его труп — на двери, посреди канзасской улицы — и таким запомнили навсегда.

…брр.

Пожалуй, не надо.

От этого, правда, не легче вспомнить имя человека, застрелившего героя моего детства Джесси Джеймса. Я отчаянно пытаюсь вообразить это имя.

Как оно начиналось — Мэтью, Уилл, Сэм или Ричард… или я просто не знаю.

Не могу вспомнить то, что знал когда-то, и это было для меня важно. Силы времени потребовали имя назад и получили его — легенда Запада исчезла подобно бизонам, и ее место ничто не заняло.

Этот бизнесмен прилетает в Токио три раза в год. Его сильно интересуют туфли. Нет, интерес вовсе не деловой. По делу бизнесмен как-то связан с компьютерами, но на самом деле его интересуют туфли. Точнее, не туфли, а ноги — ноги японских женщин. Он влюблен в эти ноги до потери рассудка.

Три раза в год он прилетает в Японию посмотреть на ноги, обутые в туфли. В среднем он проводит в Японии две недели и все это время бродит по обувным магазинам, где женщины примеряют туфли. Он со всем тщанием изучает токийские тротуары, точно это художественные галереи, — ведь там, словно подвижные скульптуры, выставлены туфли, да еще какие! Иногда он мечтает сам превратиться в японский тротуар. Вот где был бы для него настоящий рай, но выдержит ли сердце такое счастье?

По всем правилам повествования сейчас самое время рассказать о жизни этого бизнесмена: возраст, страна проживания, где учился, семья, мастурбирует ли он, не импотент ли, и т. д., — но я не буду ничего говорить, потому что все это не важно.

Важно одно: три раза в год он прилетает в Японию и две недели смотрит на

японские туфли и японские ноги. Конечно, самый обязательный визит — летом, ведь… босоножки!

Когда самолет несет его в Японию, он садится у окна — мимо иллюминатора плывут, танцуя, тысячи ног, обутых в туфли, которые и дарят ему всю свою красоту.

В 1947 году, когда мне было двенадцать лет, у меня жило семнадцать котов. Коты, кошки и котята. Я ловил для них в пруду рыбу, примерно в миле от дома. Под голубым небом котята любили играть с лесками.

Орегон 1947 — Калифорния 1978

Пару недель назад я заметил в «Снежинке» свет и с тех пор только об этом и думаю. «Снежинка» закрыта с конца октября.

Сейчас начало марта.

Она откроется летом, примерно в июне. Я лишь раз, сколько-то лет назад, заглядывал в «Снежинку» в день летнего открытия, но был тогда очень занят и не помню точно, когда же она открылась.

Может, даже в мае, а то и раньше.

Не знаю.

Одно известно доподлинно: до октября прошлого года она всегда закрывалась сразу после Дня Труда, и для меня это было сигналом: монтанское лето закрывается тоже, ибо весна, осень и лето здесь слишком коротки, зато зима очень, очень долгая.

В «Снежинке» делают хорошие гамбургеры, большие снежиночные бургеры, вкусные луковые кольца и молочные коктейли пятидесяти сортов. Можно почти два месяца — считай, все монтанское лето — пить каждый день по новому коктейлю и только потом начать сначала, например с «Красной розы». Это один из их сортов, но если не хочется начинать с «Красной розы», можно попробовать «Кузнечик».

Я серьезно.

Так или иначе, «Снежинка» закрывается в начале сентября, и почему-то мне всегда становится грустно. Я старею. Еще одно лето моей жизни с табличкой «закрыто» на двери.

…ни тебе больше фирменных бургеров, ни 700 сортов молочного коктейля…

Узнав, что вы так любите молочные коктейли, они смешают разные сорта, и перед вами откроются почти безграничные молочно-коктейльные горизонты — взять хотя бы «Кузнечика на Красной розе».

Все эти долгие зимние месяцы, когда бы я ни проезжал мимо, «Снежинка» была закрыта, а окна по ночам не зажигались. Пока несколько недель назад я не увидел в них свет.

В «Снежинке» кто-то был. О, думал я, может, в этом году они откроются раньше, прямо в феврале, не станут ждать июня. Мысль грела. Будто в заснеженной Монтане раньше времени наступало лето.