Для всех Токио, а для меня — Граучо.
Когда я буду ужинать в одиночестве, Граучо сядет рядом, скажет что-нибудь смешное, и я улыбнусь.
Или буду разговаривать с очень серьезными японскими интеллектуалами, а Граучо подкрадется к нам тайком, как это умеет делать он один. И скажет что-то вроде:
— Одно из двух: или этот человек мертв, или у меня встали часы.
Я засмеюсь, и японцы удивятся моему смеху. Посмотрят на меня с недоумением, и мне придется извиниться:
— Простите, просто вспомнил кое-что смешное.
Они постараются понять эту странную американскую несдержанность, но так и не смогут.
Рассмешив меня, Граучо неслышно исчезнет, растворится в тени комнаты — той самой тени, что длится вечно и уносит людей в смерть.
Сайонара, Граучо
Куриная басня
Они для меня почти как люди. Вчера в Монтане дул ветер, и они были итальянцами, потому что я накормил их спагетти. Они разыграли комическую инсценировку римского банкета в честь мрачной годовщины какого-то братства. 81 год со дня смерти матушки отца-основателя Сыновей Поклонников Итальянских Окуляров, Поездов и Велосипедов.
Впервые в жизни куры ели спагетти; их бурые перистые тела трепетали на ветру, как трава или утренний солнечный узор.
Куры обсуждали спагетти. Может, поэтому они для меня почти как люди — все время разговаривают. Им всегда есть что сказать.
Пока семнадцать кур ужинали в Риме, восемнадцатая откладывала яйцо в курятнике. Голова ее повернулась в сторону макаронного благодетеля. Яркий глаз блестел на ветру и таращился на меня.
Сегодня куры стали азиатами, ибо я накормил их остатками риса. Изучив весьма внимательно первые крупинки, они застучали клювами, словно палочками для еды, и очень скоро с удовольствием унеслись в Китай.
Мораль: Очень трудно найти в этом мире место, чтобы рядом не было куриной могилы.
Забор
Еще один пустой участок земли размером с квартал, полный забытых городских воспоминаний. В давно пропавшие времена здесь стояли дома, полные людей. Домов теперь нет, и людей теперь нет. Все они износились более-менее одновременно. Пустой участок ждет, когда его заполнят новые дома, а их — новые люди.
Через сто или около того лет здесь снова будет пустой участок земли.
Участок огорожен проволочным забором, словно там заточен вор, пожелавший украсть пустоту. Желтая трава, что осталась от проходящего лета, покрывает весь участок со всеми его покатыми округлостями, похожими на маленькие холмы. Наверное, это бывшие фундаменты создают иллюзию холмов. Миниатюрная копия большого пейзажа.
Через забор на этот пустой участок пристально, а может, только отвлеченно смотрит старик, в руке у него тросточка. Мне непонятно, что показалось ему настолько интересным и потребовало остатков его внимания. Возможно, он там жил, когда дома еще цвели. Почему-то — безо всякой на то причины — мне в это не верится, но в последнее время я слишком часто ошибаюсь. Недавно я опять промахнулся, и потому из одного моего сомнения в том, что старик здесь жил, следует, что так оно и было на самом деле.
Увлекшись разглядыванием пустого участка, он едва не пропускает автобус. Я сажусь с ним рядом. Я смотрю на руки, которые держат трость так, чтобы она не касалась тонких изношенных ног. Руки покрыты веснушками смерти, такими плотными, что они напоминают аэрофотоснимки затерянных в джунглях развалин Майя.
Старик открывает рот и зевает. Зубы у него еще свои. Господи, какие старые. Кусочек свежей белой булки стал бы для них непосильной задачей.
Я улыбаюсь про себя.
Проволочный шестифутовый забор поставили, чтобы отгородиться от вот этого старика. Что, по их мнению, он собрался делать? Перелезать через забор и отстраивать заново прошлое, возвращать дома и людей, какими они были?
Подписчики солнца
Сейчас утро, вот-вот включится телетайп и токийский отель соединится прямым мостом с мировыми событиями, когда они произойдут.
Телетайп досыпает последние секунды, а пробудившись, доставит нам то, что историки грядущих столетий запомнят как 17 июля 1978 года.
Аппарат спит в вестибюле отеля «Кейоплаза», а история ждет, когда истекут последние секунды и она запишется на телетайпе, разбуженном особым будильником, который вместо звонка отпечатает слово TESTING, а затем шесть апострофов ' ' ' ' ' ' ' и буквы:
М
MN
MNN
За таким необычным пробуждением последуют новые буквы, а за ними — религиозный гимн всех телетайпных аппаратов:
THE QUICK BROWN FOX JUMPS
OVER THE LAZY DOG
Первый пробный текст заканчивается словами:
END HOW RCVD? ' ' ' ' ' ' '
[9]
Будильник расталкивает аппарат, печатая пять раз одно и то же, и вот уже десять проснувшихся бурых лисиц прыгают через десять проснувшихся ленивых собак и пятерых END HOW RCVD? ' ' ' ' ' ' '
Телетайп бодр, готов встретить новый день, и самая первая новость соединяет его с третьей от солнца планетой, что зовется Земля:
:ВНИМАНИЮ ПОДПИСЧИКОВ:
С ДОБРЫМ УТРОМ