— Что такое? — насторожилась она.
— Снова статья про «Хитровского Слепителя», —
неохотно ответил он, скользя глазами по строчкам. — Никак не могут
поймать. Ничего нового, досужие журналистские спекуляции.
— «Хитровский Слепитель»? — Коломбина наморщила
носик. — А, это преступник, который выкалывает своим жертвам глаза? Да-да,
я слышала. Какое вульгарное прозвище! Почему преступления обязательно должны
быть так по-звериному скучны? Куда подевались настоящие художники злодейства? Я
бы казнила убийц не за то, что убивают, а за то, что делают свое кровавое дело
так бездарно, так пошло!
Эта мысль пришла Коломбине только что, по вдохновению, и
показалась ей необычайно яркой и провокативной, но приземленный собеседник
никак не откликнулся и хмуро сложил газету.
После кафе пошли прогуляться по Кузнецкому мосту и
Театральному проезду. Навстречу шла манифестация охотнорядцев во главе с
гласными городской думы — в честь очередной победы русского оружия в Китае.
Генерал Ренненкампф взял какой-то Тучжань и еще Цянь-Гуань. Несли портреты
царя, иконы, хоругви. Кричали хором «Ура Россия!»
Шли распаренные, краснорожие, счастливые, но при этом все
равно сердитые, как будто их кто-то обидел.
— Смотрите, — сказала Коломбина. — Они
грубые, нетрезвые и злые, зато они патриоты и любят родину. Видите, как они
радуются, хотя, казалось бы, что этим лавочникам Цянь-Гуань? А мы с вами
образованные, вежливые, чисто одетые, но до России нам дела нет.
— Какие же это патриоты? — пожал плечами
Гэндзи. — Просто к-крикуны. Законный повод подрать глотку, не более.
Истинный патриотизм, как и истинная любовь, никогда о себе не кричит.
Она не сразу нашлась, что ответить, задумалась. А вот и нет!
Истинная любовь о себе кричит, да еще как. Если представить, что ты кого-то
полюбила, а его у тебя отобрали, разве не закричишь? Так завоешь, что весь мир
оглохнет. А впрочем, это, вероятно, дело темперамента, вздохнула Коломбина.
Застегнутого на все пуговицы Гэндзи, наверное, хоть на куски режь, он все равно
кричать не станет — сочтет, что это ниже его достоинства.
Ей вдруг захотелось растормошить его, схватить за плечи и
как следует тряхнуть, чтобы растрепался безукоризненный пробор.
— Отчего вы всегда такой спокойный? — спросила
она.
Он не отшутился и не перевел разговор на пустяки, как делал
обычно, а ответил просто и серьезно:
— Я не всегда был таким, мадемуазель Коломбина. В
юности я приходил в волнение из-за любой ерунды. Однако судьба испытывала мою
чувствительность так часто и жестоко, что теперь пронять меня чем-либо трудно.
К тому же Конфуций говорит: «У сдержанного человека меньше промахов».
Кто такой Конфуций, она не знала. Вероятно, какой-нибудь
античный умник, но изречение ей не понравилось.
— Вы боитесь промахов? — презрительно рассмеялась
она. — А я вот хочу всю свою жизнь построить на одних промахах — по-моему,
прекрасней этого ничего нет.
Он покачал головой:
— Известна ли вам восточная доктрина перерождения душ?
Нет? Индусы, китайцы и японцы верят, что наша душа живет не единожды, а много
раз, меняя телесные оболочки. В зависимости от ваших поступков вы можете в
следующей жизни получить повышение или же, наоборот, быть разжалованы в
гусеницу или, скажем, ч-чертополох. И в этом смысле промахи крайне опасны —
каждый из них отдаляет от гармонии и, стало быть, понижает ваши шансы
переродиться во что-нибудь более достойное.
Последнее замечание показалось Коломбине довольно обидным,
но она не стала заявлять протест — так поразила ее воображение восточная
теория.
— Я хотела бы в следующей жизни превратиться в стрекозу
с прозрачными крыльями. Или нет, в ласточку! А возможно заранее определить, кем
родишься в следующий раз?
Гэндзи сказал:
— Определить нельзя, а угадать, вероятно, можно — во
всяком случае, когда жизнь уже почти вся прожита. Один из буддийских
вероучителей утверждает, что с возрастом лицо человека обретает черты,
подсказывающие, кем или чем он появится на свет в следующем рождении. Вы не
находите, что наш Д-дож, например, удивительно похож на филина? Если в своем
следующем рождении, пролетая легкокрылой ласточкой над темным лесом, вы
услышите уханье — будьте осторожны. Очень возможно, что это перерожденный
господин Просперо снова заманивает вас в свои сети.
Она прыснула. Просперо со своими круглыми пронзительными
глазами, крючковатым носом и несоразмерно пухлыми щечками и в самом деле был
похож на филина.
Ладно, про разговор с Гэндзи можно не писать, решила
Коломбина, а вот про Просперо — это важно. Обмакнула стальное перо в
чернильницу, застрочила дальше.
"Я тут писала, что, как ни странно, совсем не ревную
Дожа к Ифигении и Горгоне. А вот он меня, по-моему, ревнует! Я это чувствую, я
знаю наверняка. Женщины в таких вещах не ошибаются. Ему досадно, что я уже не
смотрю на него тоскливыми овечьими глазами, как прежде. Сегодня вечером он не
обращал внимания ни на ту, ни на другую, а смотрел только на меня. Обе дурочки
страшно бесились, и это, не скрою, было приятно, но мое сердце не забилось
чаще. Новое мое стихотворение он превознес до небес. О, каким блаженством эта
похвала была бы для меня еще совсем недавно! А нынче я нисколько не
обрадовалась, потому что отлично знаю — стихотворение посредственное.
Игра в рулетку начинает приедаться. Первый признак — обилие
желающих. Сегодня кроме всегдашнего Калибана, разочарованные вопли которого
просто комичны, крутить колесо отважились даже Петя и Критон (первый — густо
покраснев, второй — смертельно побледнев; любопытная психологическая деталь:
после благополучного исхода Петя сделался белее простыни, а Критон
раскраснелся). Труполюбивый прозектор Гораций, бросая шарик, подавил зевок — я
явственно это заметила. Сирано даже позволил себе созорничать: пока рулетка
вертелась, он напевал шансонетку «Покружись, душа-девица». Дож наблюдал эту
браваду молча, с насупленным челом. Он не может не понимать, что затея с
колесом фортуны оказалась неудачной. Смерть явно не желает унижать себя,
участвуя в этом дешевом аттракционе.
Только братья-немцы по-прежнему старательны и серьезны.
Бросая шарик, Розенкранц всякий раз выразительно косится в мою сторону. Далее
этого его ухаживания не идут. Я замечаю, что они с Гильденстерном часто
переглядываются между собой, словно разговаривают глазами. По-моему, они
отлично понимают друг друга без слов. Я где-то читала, что у близнецов такое
бывает. Один только взглянул, а другой уж протягивает ему портсигар. И еще:
когда шарик скачет по ячейкам, каждый из них смотрит не на колесо, а лишь на
брата — угадывает результат по выражению лица, так похожего на свое
собственное.