«Это сам дьявол!» — вскричал Просперо и, бросившись животом
на стол, схватился за чернильницу.
Я не успел ему воспрепятствовать. Благовольский повернул
богатыря, и люк распахнулся. Послышался стон, звук глухого удара, а мгновение
спустя — зловещий, стремительно удаляющийся грохот.
От сотрясения стол качнулся, и колесо рулетки дернулось,
снова описав полукруг. Несколько капель водки выплеснулись из бокалов в ячейки.
«Уф, — облегченно произнес Просперо,
распрямляясь. — Какой настырный господин. А всё из-за того, что мы вовремя
не выпили за его упокой. До дна, Гораций, до дна. Не то он снова вылезет. Ну
же!»
Дож грозно сдвинул брови, и я покорно взял водку.
«На раз-два-три до дна, — велел Благовольский. — И
к черту больную печень. Раз, два, три!»
Я опрокинул бокал и чуть не задохнулся, когда огненная
жидкость обожгла мое горло. Надо сказать, что я не любитель русского национального
напитка и обычно предпочитаю мозельское или рейнвейн.
Когда я смахнул с ресниц выступившие слезы, меня поразила
перемена, случившаяся с Благовольским. Он застыл на месте, схватив себя рукой
за горло, а его глаза вдруг выпучились и полезли из орбит. Не могу описать
выражение бескрайнего ужаса, исказившего благообразные черты Дожа. Он захрипел,
рванул на себе ворот и с утробным воем согнулся пополам.
Я ничего не понимал, а между тем события следовали одно за
другим так быстро, что я едва успевал вертеть головой.
Сбоку донесся стук, я обернулся, и увидел, как за край
открытого люка уцепилась рука, за ней вторая; секунду спустя из дыры появилась
голова Гэндзи — волосы растрепаны, исцарапанный лоб сосредоточенно нахмурен. А
еще через несколько мгновений этот поразительный человек уже выбрался наружу и
отряхивал белые от пыли локти.
«Что это с ним?» — спросил Гэндзи, вытирая платком
ободранные до крови пальцы.
Вопрос относился к Дожу, который со страшным воем катался по
полу, всё силился встать и не мог.
«Он выпил водки, а у него больная печень», — тупо
объяснил я, всё еще не отойдя от оцепенения.
Гэндзи шагнул к столу. Взял мой бокал, понюхал, поставил на
место. Потом склонился к рулеточному колесу — над тем местом, где только что
стоял бокал Благовольского. Я увидел, что пролившиеся капли водки проступили на
черной ячейке странными белыми разводами.
Тогда Гэндзи, перегнувшись, взглянул на корчившегося в
судорогах Просперо, поморщился и заметил вполголоса:
«Похоже на царскую водку. Эта смесь азотной и соляной
кислоты должна была начисто сжечь ему пищевод и желудок. Какая ужасная смерть!»
Я затрепетал, только теперь сообразив, что подлый Просперо
хотел напоить меня этой отравой, и лишь счастливый случай — толчок, повернувший
Колесо Фортуны, — спас меня от кошмарной участи!
«Идемте, Гораций. — Гэндзи потянул меня за
рукав. — Нам здесь больше делать нечего. Точно так же умер несчастный
Радищев. Благовольского спасти невозможно. Облегчить его мучения тоже — разве
что пристрелив. Но я этой услуги оказывать ему не стану. Идемте».
Он направился к двери. Я поспешно бросился за ним. Вслед нам
неслись истошные вопли умирающего.
«Но… но как вы сумели выбраться из колодца? И потом, когда
Благовольский повторно откинул дверцу, я явственно слышал грохот. Разве вы не
сорвались вниз?» — спросил я.
«Упало кресло, в которое я упирался ногами, — ответил
Гэндзи, натягивая свои широченные рукавицы. — Безумно жаль «герсталь»,
отличный был револьвер. Когда крышка распахнулась, пришлось за нее ухватиться
обеими руками, вот «герсталь» и упал. Такой нигде не купишь — надо в Брюсселе
заказывать. Можно, конечно, спуститься в колодец и поискать на дне, но уж
больно не хочется снова лезть в эту дыру. Бр-р-р!»
Он передернулся. Я тоже.
«Подождите с четверть часа и телефонируйте в
полицию», — сказал он на прощанье.
Стоило ему удалиться, как меня посетила неожиданная мысль —
будто молнией ударило. Получается, что дож клуба самоубийц истребил себя сам!
Это и называется высшей справедливостью! Значит, Бог всё-таки есть!
Вот идея, которая теперь занимает меня более всего. Я даже
допускаю, что все потрясения последнего времени имели один-единственный смысл:
привести меня к этому откровению. Ну да, впрочем, это Вас не касается. Я и так
понаписал много лишнего, что для официального документа вовсе не нужно.
Резюмируя вышеизложенное, свидетельствую с полной
ответственностью, что всё произошло именно так, как я описал.
Сергея Иринарховича Благовольского никто не убивал. Он погиб
от собственной руки.
А теперь прощайте.
Искренне не уважающий Вас
Ф. Ф. Вельтман, доктор медицины
P.S. Я счел своим долгом рассказать господину Гэндзи об
интересе, который Вы и Ваше «высокое лицо» проявляют к его персоне. Он
нисколько не удивился и просил передать Вам и «высокому лицу», чтобы Вы не
утруждались дальнейшими поисками и не пытались доставить ему неприятности,
поскольку завтра (то есть, собственно, сегодня) в полдень он покидает пределы
города Москвы и богоспасаемого отечества, взяв с собой близких ему людей.
Именно поэтому — чтобы дать господину Гэндзи время
благополучно отбыть из пределов Вашей юрисдикции — я не стал телефонировать в
полицию с места происшествия, выждал весь день и отправляю Вам сие
свидетельство только вечером, причем не с рассыльным, а с обычной почтой.
Гэндзи совсем непохож на Исайю, но его пророчество на мой
счет, кажется, сбылось: из слабого вышел сильный.