Я напряглась в ожидании ответа.
— И?..
— Она сказала, что это был Принц Фейри, которого она раньше никогда не видела. Он называл себя Круусом.
Я могла только изумленно смотреть на Бэрронса.
— Но как такое возможно? Хоть кто-то из тех, кого мы считали мертвыми, мертв на самом деле?
— Похоже, что нет.
— У него были крылья?
Бэрронс покосился на меня.
— А что?
— У Крууса они были.
— Откуда вы... Ах да. Воспоминания.
— Тебя это не беспокоит? Что я... — Не фаворитка. Я не могла закончить фразу.
— Человек не более, чем я? Наоборот. Вы либо очень долго жили, либо являетесь доказательством того, что реинкарнация существует. Мне интересно узнать, можете ли вы умереть. Рано или поздно за вами придет Король Невидимых. Нам с ним давно пора поговорить.
— Зачем тебе Книга, Бэрронс?
Он улыбнулся. Ну, по крайней мере, показал зубы.
— Ради одного заклятия, мисс Лейн. Всего-навсего. Не стоит забивать этим свою красивую головку.
— Не говори со мной свысока. Это только раньше затыкало мне рот. Больше не сработает. Заклятие для чего? Ты хочешь стать таким, как раньше? Или умереть?
Бэрронс сузил глаза, и у него в груди снова затрещала гремучая змея. Он внимательно всматривался в мое лицо, словно пытаясь учесть малейшие нюансы трепетания ноздрей при вдохе, форму рта, движение глаз.
Я приподняла бровь и ждала.
— Так вот что вы обо мне думаете? Что я хочу умереть? Чтобы обрядить меня в рыцарские одежды? Рыцарство требует суицидальных наклонностей. У меня их нет. Я наслаждаюсь жизнью. Я не откажусь от возможности просыпаться каждый день на протяжении вечности. Мне нравится быть собой. Мне досталась лучшая участь. Я буду здесь, когда все будет происходить. Буду, когда все закончится. И я восстану из пепла, когда все начнется вновь.
— Ты сказал, что кто-то опередил меня с проклятием.
— Мелодрама. Это подсластило вам пилюлю? Вы целовали меня.
— Так ты не чувствуешь себя проклятым?
— И молвил Бог: да будет свет. И молвил я: «Скажи, пожалуйста».
Бэрронс исчез. Он больше не стоял передо мной. Я оглянулась, но в магазине было пусто, а я не понимала, куда и почему он так быстро пропал. Он стал неотличим от книжного шкафа, растворился в занавеске, обернулся вокруг колонны?
Внезапно на моих волосах сжался кулак, запрокидывая мне голову, принуждая выгнуться на диване.
Бэрронс накрыл мои губы своими, языком заставил разжать зубы.
Я схватила его руку, но при скорости, с которой он запрокинул мою голову, я смогла лишь удержать равновесие.
Второй рукой Бэрронс обхватил мою шею, поднимая мне подбородок, чтобы поцеловать глубже, сильнее, чтобы не позволить мне сопротивляться.
Да я и не думала сопротивляться.
Сердце колотилось у меня в груди, ноги раздвинулись. Бывают разные виды поцелуев. Я думала, что изучила их все, если не до приезда в Дублин, то уж точно после того, как стала при-йа и провела много дней и ночей в постели с Бэрронсом.
Но это было нечто новое.
И я могла лишь держаться за его руку, чтобы выжить.
Слово «поцелуй» для этого мало подходило.
Мы словно слились в одно целое. Я не могла даже ответить на поцелуй, и мне оставалось только принимать то, что он мне давал. И ощущать острые клыки, когда Бэрронс втянул мой язык себе в рот.
И я поняла: тогда, в подвале, он не позволял мне видеть, что он скорее зверь, чем человек. Может, это было не всегда, но теперь это именно так. Наверное, когда-то очень давно Бэрронсу недоставало возможности быть человеком. Но не теперь. Он сжился с новой ролью.
И меня это ошеломило: какую же оболочку он выбрал! Он легко мог стать диким. Он был самым сильным, быстрым, умным, могущественным существом из всех известных мне. Он мог убить кого и что угодно, в том числе и Фейри. И он никогда не будет убит. Однако он ходит на двух ногах, живет в Дублине, у него книжный магазин, коллекция машин и красивых артефактов. Он злится, когда кто-то портит его ковры или одежду. Он заботится о некоторых людях, нравится ему это или нет. И у него совсем не животное чувство собственного достоинства.
— Чувство собственного достоинства — это животное понятие. Животные чисты. Люди идиоты. И прекрати, на фиг, думать. — Бэрронс отпустил мой рот, чтобы заговорить, и я наконец смогла вдохнуть.
Я не собиралась ему подыгрывать. Ситуация к этому не располагала. Меня прижали под неудобным углом к дивану, я была полностью в его власти и вполне могла сломать себе шею при попытке вырваться. Я хотела знать, какое заклятие ему нужно, поэтому отдалась поцелую и вломилась в его сознание.
Алый шелк простыней.
Я в ней, и она смотрит на меня так, словно я для нее весь мир. Эта женщина сводит меня сума.
Я вздрогнула. Я занималась сексом со мной, смотрела на себя его глазами. Голой я выглядела великолепно — так вот какой он меня видит? Бэрронс не замечал во мне ни одного недостатка. Самой себе я никогда не казалась такой красивой. Я хотела вырваться. Это казалось извращением. И завораживало. Но это было не то, за чем я охотилась...
Где наручники? Ах, схватить ее за голову, она опять это делает. Заставляет меня кончить. Связать ее. Она вернулась? Сколько у меня еще времени?
Он ощутил мое присутствие.
ВОН из моей ГОЛОВЫ!
Я углубила поцелуй, укусила его за язык, и Бэрронса захлестнуло желание. Этим я и воспользовалась, ныряя глубже. Там была мысль, которую он прятал. Она мне нужна.
Никого нет дома, кроме Той, для которой я — целый мир. Так не может продолжаться, я так не могу.
Почему он не мог продолжать? Что он не мог делать? Я занималась с ним сексом всеми возможными способами, я смотрела на него с обожанием. Так в чем же проблема?
Внезапно на меня навалилась усталость. Я в его теле, и я кончаю под ним, а он внимательно смотрит мне в глаза.
Какого черта я тут делаю?
Бэрронс знал, кем он был, кем была я.
Он знал, что мы из разных миров, что нам не быть вместе.
Но однажды нас не разделяло ничто. Мы существовали без определений, без правил, и не только я наслаждаюсь этим. Однако пока я испытываю сексуальное блаженство, Бэрронс помнит о течении времени. Он знает о том, что происходит — и что я лишена сознания, а когда я приду в себя, буду винить во всем его.
Все надеюсь увидеть свет разума в ее глазах. Даже зная, что это будет означать прощание.
Так и было. Сознательно или нет, но я скрывала это от него. Бэрронс видел меня обнаженной, душой и телом, а я совсем его не видела. Я была ослеплена беспомощной похотью, и это было не для него. Я сама была похотью, а он просто оказался рядом.