Пискари сел поудобнее, полы халата разошлись, обнажив
колено. Я быстро отвернулась.
– Рад, что вам понравилось, – ответил он. –
Когда я был жив, терпеть не мог восходы. Сейчас это мое любимое время
суток. – Я фыркнула. Он показал на стол: – Хотите чашечку кофе?
– Кофе? – переспросила я. – Мне кажется, это
против гангстерского кодекса: пить кофе с тем, кого сразу после этого убьешь.
Пискари удивлённо приподнял тонкие брови, и до меня дошло,
что он от меня чего-то хочет, иначе бы просто послал Алгалиарепта убить меня в
автобусе.
– Черного, – ответила я. – И без сахара.
Пискари кивнул Кистену, и тот беззвучно удалился. Я
подвинула второй стул, села напротив Пискари, поставила сумку на колени и молча
посмотрела в фальшивое окно.
– Мне нравится ваша берлога, – сказала я
язвительно. Пискари приподнял бровь. Жаль, что я этого не умею, но учиться
поздно.
– Когда-то здесь была подземка, – сказал
он. – Мерзкая дыра в земле под чьими-то причалами – правда, смешно? –
Я промолчала, и он продолжил: – И здесь был шлюз в мир свободы. Иногда и сейчас
бывает. Ничто так не освобождает личность, как смерть.
Я тихо вздохнула и отвернулась от окна, гадая, сколько еще
этой дурацкой мудрости веков он заставит меня выслушать перед тем, как убить.
Пискари кашлянул, и я повернулась обратно. В вырезе халата мелькнули черные
волосы, икры, видные сквозь металлическое плетение стола, были сплошь мышцы. Я
вспомнила, как горячо и быстро поднялось во мне желание в лифте с Кистеном, и
осознала, что это все вампирские феромоны. Лжец. А то, что Пискари мог одним
звуком пробудить во мне такие воспоминания и еще многое, вызвало очень
неприятное чувство.
Не в силах сдержаться, я вскинула руку к шее, якобы убрать
волосы с глаз, но на самом деле – чтобы прикрыть шрам, хотя для Пискари он был
куда более отчетлив, чем, скажем, нос у меня на лице.
– Вам не надо было ее насиловать, чтобы заставить меня
прийти, – сказала я, решив не бояться, а злиться. – Вполне хватило бы
головы убитого коня у меня в кровати.
– А мне хотелось, – ответил он, и в его голосе
была сила ветра. – Как бы ни хотелось тебе думать иначе, Рэйчел, здесь
дело не только в тебе. Отчасти так, но не только.
– Для вас я не Рэйчел, а миз Морган.
Он отреагировал на это трехсекундным насмешливым молчанием.
– Я сильно избаловал Айви, и уже пошли разговоры.
Настало время вернуть ее в стойло. И это доставило нам удовольствие – нам
обоим. – Он заулыбался своим воспоминаниям – чуть блеснули клыки и
раздался тихий, почти неслышный счастливый вздох. – Она удивила меня,
зайдя куда дальше, чем мне нужно было. Я уже лет триста, не меньше, не терял
самообладание до такой степени.
У меня свело живот судорогой – волна наведенного вампиром
желания нахлынула и ушла. Ее мощь лишила меня дыхания, я непроизвольно
потянулась удержать ее.
– Сволочь! – сказала я, вытаращив глаза, слушая
стук собственной крови в ушах.
– Вы мне льстите, – ответил он, приподнимая брови.
– Она передумала, – сказала я, чувствуя, как
остатки его желания умирают во мне. – Она не хочет быть вашим наследником.
Оставьте ее в покое.
– Поздно. И на самом деле она этого хочет. Я не
принуждал ее, когда она принимала решение – не нужно было. Она была рождена и
воспитана для этого высокого положения, а когда она умрет, то обретет
достаточную сложность, чтобы быть подходящим мне спутником, достаточно
разнообразным и утонченным в мыслях, чтобы ни она мне не наскучила, ни я ей.
Видите ли, Рэйчел, нечестно было бы сказать, что дефицит крови сводит вампира с
ума и выгоняет на солнце. Это делает скука, вызывающая недостаток аппетита,
который ведет к безумию. Работа над воспитанием Айви помогла мне избежать такой
судьбы. Сейчас она овладевает своим потенциалом, и поможет мне не сойти с
ума. – Он изящно наклонил голову. – И я ей отплачу тем же.
Он посмотрел куда-то мне за плечо, и у меня шею под волосами
закололо – к нам шел Кистен. Прошелестев мимо меня (я подавила дрожь), избитый
и покрытый синяками вампир молча поставил передо мной чашку кофе на блюдечке и
пошел прочь. Он не смотрел мне в глаза, и в его поведении читалось подавленное
страдание. Пар от чашки поднялся на три дюйма, заколыхался под искусственным
ветром и улетел прочь. Я не протянула руку к чашке – усталость навалилась, от
адреналина я чувствовала себя больной. Подумала о талисманах в сумке. Чего ждет
Пискари?
– Кист? – тихо позвал неживой вампир, и Кистен
обернулся. – Дай это сюда.
Пискари протянул руку, и Кистен уронил ему в ладонь
скомканную бумажку. У меня щеки похолодели от страха – это была моя записка
Нику.
– Она кому-нибудь звонила? – спросил Пискари, и
молодой вампир кивнул:
– Она звонила в ФВБ. Там повесили трубку.
В полном потрясении я смотрела на Кистена. Он все видел. Он
спрятался в тени, пока я держала волосы Айви, а ее рвало, смотрел, как я делаю
ей какао, слушал, как сидела рядом с Айви, а она снова переживала свой кошмар.
А пока я целую вечность ждала автобуса, Кистен сорвал с двери мое спасение.
Никто сюда не придет. Никто.
Не глядя мне в глаза, он ушел. Донесся далекий звук
закрывшейся двери. Я глянула на Пискари – и дыхание застряло у меня в горле:
глаза у него были сплошь черные. Хреново.
Под немигающим взглядом обсидиановых глаз у меня вспотели
ладони. С грацией свернувшегося хищника он наклонился передо мной в своем
темно-синем халате, и фальшивый ветер шевелил волосы на его голых руках,
загорелых и пышущих здоровьем. От его легких движений шевелился подол халата,
поднималась и опускалась его грудь, когда он дышал, стараясь облегчить мне
понимание. А я сидела перед ним, и до меня только начинал доходить ужас
случившегося.
Дыхание пришло и ушло, и я задержала его. Видя, что я
осознала свою смерть, он медленно моргнул и улыбнулся понимающей улыбкой. Еще
нет, но скоро. Когда он будет не в силах больше ждать.
– Это просто умилительно, как ты о ней
волнуешься, – сказал он, и сила, сочащаяся в его голосе, сжала мне
сердце. – Она тебя предала с потрохами. Моя прекрасная и опасная filiola
custos.
[3]
Я послал ее следить за тобой еще четыре года назад, и
она вступила в ОВ. Я купил церковь и велел ей туда переехать, она послушалась.
Я просил ее оборудовать кухню для ведьмы и запастись нужными книгами, она
сделала больше и обустроила сад, против которого нельзя устоять.
У меня похолодели щеки, колени дрожали. Вся ее дружба –
притворство? Легенда, чтобы держать меня под контролем? Я не могла в это
поверить. Вспоминая ее голос, когда она просила меня посторожить, чтобы солнце
ее не сожгло, я не могла поверить, что все это ложь.
– Я велел ей уйти за тобой, когда ты ушла со
службы, – говорил Пискари, и чернота в его глазах приобретала напряжение
вспоминаемой страсти. – Тогда мы впервые поспорили, и я подумал, что нашел
пункт, чтобы сделать ее своим наследником: пусть здесь она покажет свою силу и
докажет, что может держаться против меня. Но она капитулировала. Какое-то время
я думал, что допустил ошибку, и что у нее не хватит силы или воли выдержать со
мной вечность, и мне придется подождать еще одно поколение и попытаться с
дочерью, рожденной от нее и Кистена. Я был весьма разочарован. Представь же
себе мою радость, когда я понял, что у нее свои планы и что она меня
использует.