Я ощущала раньше силу в его ладонях, в руках, когда он меня
держал, но ничего похожего. Он соединил наши тела в одно тело, в один бьющийся,
потеющий, промокающий кусок плоти. Я отдаленно понимала, что это больно, что
будут синяки, но мне было наплевать.
Я выкрикивала его имя, и тело мое напрягалось вокруг него,
стискивая, меня сотрясали спазмы, тело колотилось о кровать, не только от
толчков Ричарда, но от силы самого оргазма, вопли рвались из глотки. Это было
хорошо, лучше всего, что бывало, но это была почти грубость, почти боль, почти
страх. В какой-то момент я смутно поняла, что он тоже кончил. Он выкрикивал мое
имя, но держался, пока я извивалась и билась под ним. И только когда я затихла,
он позволил себе рухнуть на меня, чуть в сторону, чтобы не придавить грудью мое
лицо.
Мы лежали потной бездыханной грудой, ожидая, чтобы сердца
чуть замедлили свой бег и можно было заговорить. Он первым обрел голос.
— Спасибо, спасибо, что мне доверилась.
Я засмеялась:
— Это ты говоришь «спасибо»? — Я поднесла его руку
ко рту и поцеловала ладонь, потом положила ее себе на лицо. — Поверь мне,
Ричард, это я должна благодарить тебя.
Он тоже рассмеялся, густым горловым смехом, как смеются
только мужчины, сексуальным смехом.
— Нам опять надо в душ.
— Кто первый сможет встать, тот и пойдет первым.
Он засмеялся и обнял меня. Я даже не знала, выдержат ли мои
ноги стояние в душе. Может, лучше ванну.
Глава 38
Я спросонья ощутила чью-то тяжесть позади себя. И
завозилась, укутываясь, стараясь опять погрузиться в теплоту сна. Рука легла ко
мне на плечо, обняла, и я задвигалась, устраиваясь в теплом круге этой руки и
тела. Не тепло и не ощущение его заставили меня проснуться: леопарды выработали
у меня привычку ко всему этому. Дело было в аромате его кожи. По одному этому
запаху я узнала бы Ричарда. Открыв глаза, я прижалась к нему поближе,
оборачивая вокруг себя эту смуглую мускулистую руку, как теплое одеяло.
Конечно, никакое одеяло не имело бы той тяжелой твердости, шелковой гладкости
его голой кожи, его умения прижать меня к себе. Он подвинулся ко мне, завозился,
чтобы его грудь, живот и бедра обернули меня. Последнее движение — и я ощутила,
что он тверд и готов. Было утро, и он мужчина, но это не была неловкость, на
которую следует не обращать внимания. Я имела право обратить столько внимания,
сколько мне хотелось — а мне хотелось.
Я стала поворачиваться в этом тугом круге его тела и
обнаружила, что сама окостенела. Ниже пояса было ощущение избитости, но
приятной. Я засмеялась, когда он чуть раздвинул руки, чтобы мне удобнее было
повернуться.
— Что смешного? — спросил Ричард.
Я уставилась на него, продолжая смеяться:
— У меня все мышцы окостенели.
Он приподнял брови:
— У меня тоже — некоторые.
Я покраснела, и он поцеловал меня в нос, потом в губы, но
все еще целомудренно, без сексуального оттенка. Я не могла не засмеяться. Если
бы это была не я, я бы сказала «захихикать».
Следующий поцелуй не был целомудренным, и после него Ричард
прижал меня к кровати. Он просунул ноги меж моих бедер, его колено коснулось
меня, и я вздрогнула.
Он отодвинулся:
— Что, слишком болит?
— Я бы хотела попробовать, но, знаешь... может быть.
Он наклонился ко мне, играя моим локоном.
— То, что я этой ночью устроил, порвало бы внутренности
обычной женщине.
Мне не нужно было зеркало, чтобы знать, как похолодели у
меня глаза. Я действительно не хотела об этом думать.
— Извини, — сказал он. — Никак не хотел
портить удовольствие. — От внезапной улыбки он показался куда моложе и
куда спокойнее — я таким давно уже его не видела. — Я просто был рад, что
наконец-то мне не надо беспокоиться, как бы тебя не повредить.
Мне пришлось улыбнуться в ответ:
— Ты не повредил, но сегодня утром, может быть, надо
попробовать что-то поспокойнее.
Веселье ушло из его глаз, и они наполнились чем-то иным,
когда он наклонился еще раз меня поцеловать.
— Я думаю, что-нибудь сообразим.
Он поцеловал мои губы, потом стал целовать ниже — в шею, в
плечи. Отвлекся на груди, покрыл их поцелуями, лизнул быстрым движением сосок.
Накрыл одну грудь ладонями, поводил губами по соску, втянул, сколько можно
было. Он всасывал меня, пока почти половина груди не оказалась внутри теплой
влаги. И от этого прикосновения откуда-то оттуда, где он прятался, вылетел ardeur.
Ричард отпрянул от моей груди, не выпуская ее из рук.
— Что это? — Руки у него покрылись гусиной кожей.
— Это ardeur, —ответила я тихо.
Он облизал губы, и я увидела у него в глазах страх.
— Жан-Клод мне говорил о нем, даже дал мне ощутить
собственный вариант, но я не верил. Наверное, не хотел верить.
Ardeurразбудил моего зверя, будто один голод питал другой. Я
почувствовала, как зверь разворачивается во мне, растягивается на весь мир, как
пробуждающийся от дремоты огромный кот. Он заклубился во мне, потянулся к
Ричарду, и его зверь откликнулся. Моя рука лежала на теплой твердости его
груди, но я ощутила еще что-то, нечто такое, что там движется, будто грудь у
него пуста и там сидит что-то, как в клетке.
Он сжал мне руку, снял со своей груди:
— Что ты делаешь?
— Ardeurвызывает наших зверей, Ричард. — Я
подсунулась под него, запустила руку под его тело, ощупывая гладкость плоского
живота, изгиб бедра. Он перехватил мою руку за миг до того, как я к нему
притронулась. Сейчас он держал обе мои руки, но мне было все равно, потому что
я была уверена: я могу коснуться его не только руками, даже не только телом. Я
вспомнила, ощущение вдвинувшегося в меня зверя и бросила в него своим, как
горячим сгустком энергии.
Он отпрыгнул, скатился с кровати так быстро, что едва можно
было уследить глазами. Он стоял у кровати, прерывисто дыша, будто после бега. Я
ощущала бурление его страха, как шампанское. Он усилил мое сексуальное желание,
заставил вскинуться на колени, подползти по путанице постели к ее краю. Я чуяла
его тепло, запах его кожи доносился до меня — едва уловимая сладость одеколона,
которым он смазывался накануне. Мои глаза блуждали по его красоте. Спутанные со
сна волосы висели тяжелой массой сбоку лица, он смахнул их рукой назад и
встряхнул головой, и даже от этого простого движения у меня все сжалось внизу.
Но под этим горячим желанием еще сквозила мыслишка, как бы ощущалась эта
гладкая, твердая кожа у меня на зубах. Мне хотелось кусаться, прокусывать.
Пылающий образ мелькнул — как оно было бы попробовать его на вкус, ощутить, как
отвечает этому ощущению мое тело, не только сексу, но и голоду, и я впервые
поняла, почему оборотни говорят о голоде так, будто это слово написано
прописными буквами. Райна подняла свою похотливую голову. Ardeurпреодолел или
подчинил ее, но она была здесь, подсовывала образы к моим ощущениям. Я
скатилась с кровати, и Ричард попятился.