– Помочь вам занести его в дом? – спросила я, держа
руку на ключе.
– Нет, справлюсь. Но все равно спасибо.
– Не за что.
Он посмотрел на меня пристально:
– Я что-то не то сделал?
– Пока нет, – ответила я.
Он улыбнулся в темноте мимолетной улыбкой.
– И хорошо.
Потом он открыл заднюю дверь и вышел из машины. Наклонился,
поднял Стивена, прижимая одеяло, чтобы не соскользнуло. Поднимая, он сделал
упор на спину, а не ноги – работая с тяжестями, этому обучаешься. Человеческое
тело поднять куда труднее, чем даже свободный вес. Оно куда меньше
сбалансировано, чем штанга.
Он спиной закрыл дверцу автомобиля. Она щелкнула, и я сняла
ремень безопасности, чтобы ее запереть. Ричард смотрел на меня через открытую
пока пассажирскую дверь. Сквозь шум работающего на холостом ходу мотора
послышался его голос:
– Запираетесь от бук и бяк?
– На всякие случай, – сказала я.
Он кивнул и сказал:
– Понятно.
В этом одном слове было что-то такое грустное, тоскливое,
как утраченная невинность. Приятно говорить с человеком, который понимает. Дольф
и Зебровски разбирались в насилии, в близкой смерти, но в монстрах они не
понимали.
Я закрыла дверь и отодвинулась обратно за руль. Потом
застегнула ремень и включила передачу. Фары выхватили из темноты Ричарда,
волосы Стивена лежали на его руках желтым всплеском. Ричард все еще смотрел на
меня. Я оставила его в темноте перед этим домом, где единственным звуком был
стрекот осенних сверчков.
Глава 10
Перед своим домом я остановилась чуть позже двух часов ночи.
А рассчитывала лечь спать куда раньше. От нового крестообразного ожога
расходилась жгучая кислотная боль. От нее вся грудь ныла. Ребра и живот
саднило. Я включила лампочку под крышей машины и расстегнула жакет. В желтом
свете на коже расцветали синяки. Минуту я не могла сообразить, откуда они
взялись; потом вспомнила сокрушительную тяжесть переползающей через меня змеи.
Господи, мне еще повезло, что это синяки, а не переломы ребер.
Отключив свет, я застегнула жакет снова. Ремень кобуры натер
кожу, но ожог болел настолько сильней, что боль от синяков и потертости
казалась ничтожной. Хороший ожог отвлекает мысли от всего чего угодно.
Свет, который обычно горел на лестнице, был неисправен. Не
впервые. Но когда утром откроется офис, надо будет позвонить и сообщить. Если
этого не сделать, его никогда не починят. Я уже поднялась на три ступеньки,
когда его увидела. Он сидел наверху лестницы и ждал меня. Короткие белокурые
волосы, в темноте бледные. Руки на коленях ладонями вверх – дескать, оружия у
меня нет. Ладно, оружия нет в руках. А вообще оружие у Эдуарда есть всегда,
если его никто специально не отбирал.
Если на то пошло, у меня тоже.
– Давно не виделись, Эдуард.
– Три месяца, – ответил он. – Пока моя сломанная рука
до конца не зажила.
Я кивнула.
– Мне тоже швы сняли только два месяца как.
Он все так же сидел на ступеньке, глядя на меня.
– Что ты хочешь, Эдуард? – спросила я.
– Может, я просто зашел проведать? – Он тихо засмеялся.
– Сейчас два часа ночи, а не утро. Не дай тебе Бог,
если ты просто зашел проведать.
– Ты бы предпочла, чтобы это было по делу?
Голос его был ровен, но что-то такое в нем слышалось.
– Нет-нет! – затрясла я головой. Иметь общие дела с
Эдуардом мне никак не хотелось. Он специализировался на ликвидации ликантропов,
вампиров, всех тех, что когда-то были людьми и перестали ими быть. Убивать
людей ему надоело. Слишком легкая работа.
– А ты по делу?
Голос у меня был ровный и не дрожал. Очко в мою пользу.
Браунинг я выхватить могла, но, если бы дело дошло до оружия, он бы меня убил.
Дружить с Эдуардом – это как дружить с ручным леопардом. Можешь его гладить, и
он тебя вроде бы любит, но в глубине души ты знаешь, что, если он всерьез
проголодается или разозлится, он тебя убьет. Убьет и мясо с костей обглодает.
– Сегодня только информация, Анита. Никаких проблем.
– Информация какого сорта? – спросила я.
Он снова улыбнулся. Добрый старый дружище Эдуард. Вот так.
– А нельзя ли нам зайти в дом и там поговорить? Тут
что-то холодно.
– В прошлый раз, когда ты был в городе, тебе не нужно
было приглашения, чтобы зайти в мою квартиру.
– А у тебя новый замок.
Я улыбнулась:
– И ты не можешь его взломать?
Мне было по-настоящему приятно.
Он пожал плечами. Может, дело в темноте, но не будь это
Эдуард, я бы сказала, что он смутился.
– Мне слесарь сказал, что он защищен от взлома.
– А я с собой тарана не захватил, – сказал он.
– Заходи. Я сделаю кофе.
Я обошла вокруг него, а он встал и пошел за мной. Я
повернулась к нему спиной без всякой тревоги. Может быть, когда-нибудь Эдуард
меня застрелит, но он не будет этого делать в спину, сказав сначала, что ему
нужна только информация. Эдуарда нельзя назвать человеком чести, но у него есть
правила. Если бы он собираются меня убить, он бы об этом заявил. Сказал бы,
сколько ему заплатили за мою ликвидацию. Смотрел бы, как светится страх у меня
в глазах.
Да, у Эдуарда есть правила. Просто у него их меньше, чем
обычно у людей бывает. Но своих правил он никогда не нарушает, никогда не идет
против своего искаженного чувства чести. Если он сказал, что сегодня мне ничего
не грозит, значит, так и есть. Хорошо бы, если бы у Жан-Клода тоже были
правила.
Коридор был тих, как должен был быть в середине ночи, в
середине рабочей недели, когда людям рано на работу. Мои живущие днем соседи
беззаботно похрапывали в своих кроватях. Я открыла новые замки на своей двери и
впустила Эдуарда.
– Это у тебя новый фасон? – спросил он.
– Что?
– Что случилось с твоей рубашкой?
– Ох!
Находчивость в ответах – совсем не мое свойство. Я не знала,
что сказать, вернее, сколько сказать.
– Ты опять повязалась с вампирами, – сказал он.
– Почему ты так решил?
– Из-за нового крестообразного ожога у тебя на... гм...
на груди.
Ах, это. Я расстегнула жакет, перекинула его через спинку
кровати и осталась стоять в лифчике и наплечной кобуре, причем встретила взгляд
Эдуарда, не краснея. Очко в мою пользу. Расстегнув ремень, я сняла кобуру и
взяла ее с собой на кухню. Там я положила ее на столик и достала из
морозильника кофейные зерна, оставшись только в лифчике и джинсах. Перед любым
другим мужчиной, живым или мертвым, я бы застеснялась, но не перед Эдуардом.
Между нами сексуального напряжения не было никогда. Может, мы в один прекрасный
день друг друга пристрелим, но спать вместе не будем. Его больше интересовал
свежий ожог, чем мои груди.