Будда на чердаке - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Оцука cтр.№ 51

«Ширли Темпл недавно вышла замуж».

— Невероятно!

«Нейлоновые чулки не будут поступать в продажу до весны».

— Знай я об этом, я бы и возвращаться не стала! Поясов-корсетов, кстати, теперь тоже не купить, — добавила мама и в отчаянии посмотрела на свой живот.

— А ты его втяни! — посоветовали мы.

— Именно этим я и занималась целых три года!

Мы бросили цветы на мамины колени и снова выбежали на улицу.

Комиссия по делам эвакуированных, отправляя людей домой, оплачивала каждому стоимость железнодорожного билета и выдавала двадцать пять долларов наличными.

— Никак не пойму, почему именно столько? — говорила мама.

Мы были в отъезде три года и пять месяцев. А получили двадцать пять долларов. Почему не тридцать пять, не сорок? Почему не сто? Почему нам вообще дали деньги? Потом мы узнали, что двадцать пять долларов получают отбывшие свой срок заключенные перед выходом из тюрьмы. На эти деньги мама купила нам по новой паре обуви — на целый размер больше, чем требовалось.

— Ничего, скоро будет впору, — говорила она, когда мы подкладывали в носки туфель вату.

Еще мама купила нам новое белье, мочалки и толстые хлопчатобумажные матрасы, на которых мы спали в комнате на первом этаже до той самой ночи, когда кто-то бросил в окно бутылку из-под виски и разбил стекло. После этого мы перебрались в комнату, окна которой выходили на задний двор и на стенах которой кто-то сделал надписи красными чернилами. Поверх этих надписей, мама повесила картинки с цветами, вырванные из старого календаря, а на окна — занавески из распоротых мешков для риса. По вечерам, когда начинало темнеть, она никогда не включала свет в комнатах, выходивших на улицу. Никто не должен был знать, что мы дома.

С каждым днем все больше и больше солдат возвращалось домой с войны. Все они были чьими-то отцами, братьями и мужьями. Или двоюродными братьями. Или соседями. Или сыновьями. Они прибывали на огромных боевых кораблях, которые входили в гавань. Некоторые из них участвовали в боях. Они сражались в Окинаве и Новой Гвинее. Или на острове Гуадалканал. Кто-то принимал участие в высадке союзных войск на Маршалловых островах, на Сайпане, Тиниане, Лусоне или Лейте. Некоторые попали в лагеря для военнопленных в Маньчжурии и Офуне. Там они уже не надеялись выжить.

«Нам засовывали под ногти бамбуковые щепки и оставляли часами истекать кровью».

«Мы стояли по стойке „смирно“, а они били нас по щекам».

«Для них мы были не люди, а порядковые номера, рабы их императора. Наши имена их не интересовали. У меня был номер 326. San byaku ni ju roku».

«Мы должны были низко кланяться всем без исключения япошкам, даже кули и рикшам».

«Всех этих япошек надо уничтожить!»

«Лучший день в моей жизни? Тот, когда Гарри сбросил эту замечательную атомную бомбу на паршивые японские городишки!»

В городе шли военные парады, с барабанным боем, лошадьми и фонтанами конфетти. Мэр и другие представители власти поднимались на трибуны и произносили речи. Дети в красном, белом и синем размахивали флажками. Эскадры вертолетов В-29 спускались с небес и выстраивались в воздухе в затейливые фигуры, а толпа внизу приветствовала их восхищенными криками. Многие утирали слезы. Все радовались, что наши славные парни наконец вернулись домой.

Каждый день мы узнавали из газет новые подробности.

Вернувшиеся военнопленные рассказывали о пытках, которым повергались в японских лагерях. На пленных надевали железные мундштуки. Солдаты, попавшие в лагерь, умирали от голода. Американских солдат обливали бензином и превращали в живые факелы.

По радио постоянно передавали интервью с бывшими солдатами.

— Скажите, трудно привыкнуть к тому, что у вас нет одной ноги?

Мы смотрели на себя в зеркало, и то, что мы там видели, нам очень не нравилось: черные волосы, желтая кожа, раскосые глаза. Отвратительные лица врагов.

Мы чувствовали свою вину.

Но ведь мы совершенно ни при чем.

И все же мы японцы.

Не надо об этом думать.

Мы представители вражеской нации.

Теперь мы свободны. Никто нас ни в чем не обвиняет.

Нам никогда не будут доверять.

И с этим ничего нельзя сделать.

На улицах мы старались не смотреть на свое отражение в витринах магазинов. Отворачивались в сторону. Не смотрели в глаза прохожим. В них стоял вопрос: «Кто вы — безвредные китайцы или проклятые япошки?»

В школе наши новые учителя были к нам добры, а одноклассники — вежливы. Но во время ланча никто не садился с нами за один стол, никто не приглашал принять участие в играх. Никто из наших прежних друзей не подошел к нам и не сказал: «Рад, что ты вернулся». Или хотя бы: «Привет». Словно у нас никогда и не было друзей, которые после уроков спрашивали: «К кому сегодня пойдем, к тебе или ко мне?» Друзей, в чьих садах мы играли, рыли каналы и строили крепости. Друзей, матери которых (высокие стройные женщины, они хозяйничали в кухнях, сверкающих чистотой) приглашали нас остаться ужинать («Мы позвоним твоей маме»). Друзей, чьи отцы в ясные вечера показывали нам звезды («Смотри вверх и чуть левее»), Друзей, с которыми мы каждую зиму катались на коньках. Дни рождения которых помнили до сих пор (Джимми Бьюкенен — 26 мая, Эдисон Вонг — 3 октября, сестры-близняшки Кора и Дора Трюдо — 29 июня). Никто из них больше не собирался с нами дружить.

Наверное, им было неловко. Ведь мы им писали («Привет, как дела, в пустыне, где мы теперь живем, страшная жара»). И никто, кроме одной-единственной девочки (Элизабет, Элизабет, где ты?), не захотел нам ответить.

А может, они боялись. (Потом мы узнали, что почтальон, мистер Денардо, часто повторял: тот, кто переписывается с япошками, помогает врагу. «Эти желтопузые сволочи бомбили Пёрл-Харбор! — кричал он. — Они получили по заслугам!»)

Может быть, наши прежние друзья не рассчитывали, что мы когда-нибудь вернемся, и выбросили нас из головы раз и навсегда. Ведь мы уехали так внезапно — только что были здесь и вдруг исчезли. Наши имена вычеркнули из классных журналов. Сняли со шкафчиков в гардеробе.

Так что мы были предоставлены самим себе. Бродили по коридорам, уставившись в воображаемую точку в пространстве. Если за нашими спинами раздавался шепот — а такое случалось часто, — делали вид, что не замечаем. Если нас обзывали или даже оскорбляли — такое тоже случалось, не слишком часто, но все же, — мы делали вид, что не слышим. В классе мы сидели на задних партах, надеясь, что никто не обращает на нас внимания. («Не высовывайтесь и не ищите приключений на свою голову», — посоветовали нам несколько недель назад на лекции, которая проходила в лагерной столовой и называлась «Как вести себя после возвращения».) «Разговаривайте только по-английски. Не собирайтесь на улицах больше чем по трое. Не ходите в рестораны и кафе компаниями больше чем пять человек. Старайтесь не привлекать к себе внимания». Мы говорили как можно тише и не поднимали на уроках руку, даже если знали ответ. Мы соблюдали правила. Проходили тесты. Писали сочинения. «Самый счастливый день моей жизни». «Как я провел летние каникулы». «Кем я хочу быть, когда вырасту». («Я хочу быть пожарником или кинозвездой. Я хочу быть таким, как все».) Иногда мы смотрели в окно. Позволяли себе взглянуть на часы. (Скоро прозвенит звонок, занятия закончатся, и мы пойдем домой.) Мы всегда были очень вежливы.