И невозможно представить себе, каким чудом на груди
гвардейского поручика оказалась серебряная медаль «За беспорочную службу в
полиции», которой награждаются исключительно нижние чины. Чтобы дворянин,
прежде чем стать гвардейским офицером, нес службу в полицейских нижних чинах…
это уже из области самой дурной фантазии, господа… Да и лента ее насквозь
фантазийная, в русской наградной системе отроду не значившаяся, зеленая с белым
и черным…
И, наконец, жемчужина фантазийности!
Он еще раз бросил пристальный взгляд украдкой – нет, никакой
ошибки быть не могло…
Последней в ряду наград висела медаль «За усмирение
польского мятежа 1863 – 1864». Ошибиться невозможно, она одна такая,
одна-единственная: на лицевой стороне двуглавый орел без каких-либо надписей.
Как явствует из даты, означенный субъект участие в усмирении польского мятежа
мог принимать разве что в качестве грудного младенчика – но подобных воителей
мировая военная история не отметила. Вдобавок висит медаль не на положенной
Романовской ленте государственных российских цветов, бело-оранжево-черной, а на
черно-синей, опять-таки в наградной системе Российской империи отроду не
существовавшей. Польский военный орден, Виртути Милитари, располагался на
подобной – но там две узких черных полоски обрамляли синюю, а здесь сине-черная
лента, обе полоски равной ширины… Да и последние награждения этим орденом
производились при государе императоре Николае Павловиче…
Бестужев задумчиво хмурился – разумеется, вовсе не пялясь
неотрывно на это непонятное чудо.
Непонятное? Вот особых непонятностей тут, кажется, и не
имелось. Перед ним был несомненнейший авантюрист, присвоивший себе самозваным
образом и мундир, и награды – причем плохо разбираясь в последних. Судя по
спокойствию, уверенности, непринужденности – перед нами не начинающий фармазон,
а экземпляр в подобном ремесле понаторевший. В России он, вздумай появиться на
людях с этаким вот подбором наград, был бы крайне быстро изобличен и сдан по
принадлежности. Однако здесь, кроме Бестужева, вряд ли найдется хоть один
человек, способный разоблачить несообразности. Значит, молодчик подвизается в
Европе, где имеет огромные шансы долго еще оставаться неразоблаченным – к тому
же плывет он в далекую Америку, где наверняка знатоков российских наград
гораздо меньше, чем в Старом Свете.
Тягостная ситуация. У Бестужева руки чесались сграбастать
наглеца за шиворот, но увы… В России наблюдаемые «шалости» быстренько привели
бы «гвардейца» на жесткую скамью меж двумя конвойными, но здесь Бестужев не
располагал никакими официальными полномочиями, к тому же не разбирался в
английских законах и представления не имел, как на этакие фокусы взирает
британская Фемида. Согласно международному праву, здесь именно что английская
территория, и капитан – средоточие всех возможных властей…
Обидно, досадно до скрежета зубовного. Если этот тип устроит
какую-нибудь мошенническую аферу в облике офицера русской императорской
гвардии, тень, разумеется, в первую очередь на Россию и ляжет… Но сделать-то
ничего нельзя…
Глава 2
Чужие хлопоты
Подводя итоги своих наблюдений, Бестужев уверился, что
столкнулся как раз с брачной аферой. Очень уж характерно дама порой бросала на
своего бравого кавалера полные обожания взгляды, стараясь сделать это украдкой
– на что он отвечал улыбкой, в которой спутница наверняка видела пылкие
ответные чувства, а вот Бестужев – не что иное, как набор театральных штампов
из амплуа «героя-любовника» и, пожалуй что, потаенное самодовольство.
Хотя по долгу службы он и занимался исключительно
политическими, приходилось окунаться и в мир классической уголовщины. С которой
многие «политики» так или иначе переплетены замысловатыми и любопытными
связями. В сыске это случается сплошь и рядом: полиция, занимаясь своими
обычными клиентами, частенько пересекается с «политиками», а жандармы,
соответственно, с уголовными. Так что он имел некоторое представление о тех
субъектах, что имеют прямое отношение к Уголовному уложению. Субъекты эти, в
общем, по всей Европе одинаковы. Как выразились бы господа марксисты –
интернационал…
Все совпадало: дама в возрасте, казалось бы, исключавшем уже
романтические приключения, господин с внешностью фата и манерами дешевого
соблазнителя из модной мелодрамы. Притом дама, несомненно, из общества и,
насколько можно судить по ее драгоценностям, в средствах не стеснена, а
господин – несомненный плут и аферист… Ничего оригинального, право…
Ну, а жизненный опыт напоминает, что в подобные авантюры
пускаются отнюдь не одни только юные легкомысленные барышни – как полагают
любители сентиментальных романов и театральных мелодрам. Дамы в годах, особенно
если они оказались изрядно обделенными, деликатно выражаясь, мужским вниманием,
сплошь и рядом проявляют не меньшее безрассудство. Наподобие мисс «незамужней
тетушки», столь ярко описанной в романе английского классика «Посмертные
мемуары клуба господина Пикквика».
Он уже почти покончил с десертом, когда в зале наконец-то
появилась, словно линейный крейсер под эскортом миноносок, леди Холдершот,
жизнерадостная, сиявшая здоровым румянцем, пышущая жизненной энергией.
Воспитанница, как обычно, смиренно шла следом, господин ассирийский маг
шествовал вальяжно. Вышколенные стюарды в количестве сразу трех бесшумно
возникли за спинками кресел, как им и полагалось, будто бы и не заметивши того
обстоятельства, что завтрак, собственно, близился к концу. Здешнее общество
имело право на любые капризы, в рамках, дозволенных приличиями…
– Мы, кажется, опоздали? – без малейшего смущения
произнесла леди Холдершот. – Что ж, в конце концов, это не пансион для
девиц монастырского воспитания… Очень уж благоприятные условия сложились,
просидели чуть ли не до утра…
Господин ассирийский маг, чуть наклонив голову, хорошо
поставленным баритоном продолжил:
– Здесь, вдали от скопищ людских масс, нарушающих своими
эманациями чистоту астрального пространства, особенно удачно проходят беседы с
Иным… Эманации эти в массе своей весьма даже нечисты.
Бестужев смотрел на него с некоторым уважением – шарлатан
этот ремеслом своим владел в высшей степени умело и впечатление, нужно
признать, производил самое впечатляющее: внешность, бархатный баритон,
сверкание настоящих крупных самоцветов, загадочные и сложные словеса,
изрекаемые как высшие истины… «К приставу Мигуле бы тебя, прохвост, –
подумал Бестужев без особой неприязни, – он бы быстренько отучил галиматью
плести и дурить голову богатым бабам…»
Он все же не удержался, спросил с простодушным видом
новичка, искренне желающего освоить сложную науку:
– На пароходе множество людей… И эманации у многих,
подозреваю, не особенно и чистые. Это не мешает?
Не так прост был маг, чтобы взять его голыми руками. Глазом
не моргнув, ответствовал:
– Это сложно объяснить непосвященному, молодой человек, но
есть значительная разница меж эманациями, если можно так выразиться, перелетными,
путешествующими по необитаемым местам, и теми, что, словно сажа в трубе,
оседают в обитаемых пространствах…