Да, несомненно, многие из начальствующих особ именно так и
отреагировали бы, попроси у них Бестужев согласия на столь дерзкую акцию. Но
начальства здесь нет, и, если провести все тонко, оно и не узнает никогда,
какими методами была достигнута победа. Не судят победителей, согласно
пословице… Ну, или по крайней мере не копаются вдумчиво в деталях. На фоне
несомненного триумфа детали уже кажутся ненужными, не о всех нужно упоминать в
отчетах…
Чем больше он размышлял, тем сильнее укреплялся во мнении,
что шансы у него есть, и нешуточные. Обострившийся от тоскливой безнадежности
ум подсунул именно то, что могло увенчаться успехом. Это он и искал: ложь столь
грандиозную и беззастенчивую, что она способна сойти за правду и в глазах
весьма неглупых людей. С одной стороны – безумная авантюра, почерпнутая из
романов Люди и Поль де Кока, а также сонмища их гораздо более бездарных
подражателей. С другой же… Во всем этом, что ни говори, наличествовала
жизненная правда. Другого выхода все равно нет…
Он более не колебался.
Глава 6
Посланец императора
Не позже чем через четверть часа Бестужев самым энергичным
шагом двигался к ходовому мостику, запретному для пассажиров независимо от
положения на судне. Он запретил себе раздумывать, колебаться, взвешивать все
«за» и «против» – чтобы не потерять должный кураж.
Как и следовало ожидать, наперерез ему выдвинулся матрос в
безукоризненной форменке, заступил дорогу, вежливо, но непреклонно протарахтел
что-то на английском наречии. Бестужев, не замедляя уверенного шага, ухом не
поведя, глазом не моргнув, небрежно отстранил его с пути с видом особы
королевской крови, законно считающей себя вправе пребывать, где только
вздумается. Направился к первой попавшейся двери – нельзя было терять кураж,
никак нельзя… Сейчас он нисколько не маскировался под штатского, наоборот, без
труда заставил тело вспомнить прежнее и двигался чеканным офицерским шагом,
твердой поступью, одной рукой словно бы придерживая саблю у бедра, а другой
отмахивая, не парадный отбивал, конечно, это было бы нелепо и смешно, однако
было в его фигуре нечто такое, отчего матрос стушевался, дорогу заступить более
не пробовал, тащился следом, ворча что-то, возмущенно-унылое…
Дверь распахнулась, и навстречу вышел несомненный судовой
офицер: фуражка с белым верхом, эмблемой и золочеными листьями на козырьке,
золотые полоски на рукавах черной тужурки, сверкающие пуговицы… Уверенности в
нем имелось гораздо больше: пусть и определив беглым взглядом, что имеет дело с
человеком из общества, а значит, обитателем привилегированной палубы, он тем не
менее словно бы небрежно оказался на пути так, что обойти его не было никакой
возможности. Вежливо, твердо произнес фразу на английском.
– Простите, сэр, не понимаю, – остановившись, ответил
Бестужев по-французски.
Моряк без тени замешательства перешел на приличный
французский:
– Тысяча извинений, сударь, но согласно строгим морским
регламентам пассажирам запрещено здесь находиться. Думаю, вам будет лучше…
Бестужев бесцеремонно перебил:
– Тысяча извинений, месье, но у меня неотложное дело к
капитану. Волей-неволей приходится идти на нарушение регламентов…
Матрос торчал за его спиной, шумно сопя. «Ничего, –
подумал Бестужев, – тут все-таки цивилизованная Европа, за шиворот не
сгребут и в тычки не выпроводят…»
Офицер после секундного раздумья произнес:
– Быть может, вы будете так любезны изложить ваше дело мне?
Я передам капитану и сообщу вам о…
Бестужев вновь его прервал, столь же напористо:
– Простите, но ваше служебное положение, молодой человек
(офицер был немногим старше Бестужева), как это ни прискорбно, пока что не
позволяет вам быть посвященным в такие секреты… Я должен говорить с капитаном.
Офицер смотрел на него пытливо, с явственным колебанием.
Уверенный тон и напористость – великое дело… Бестужев стоял с гордым,
осанистым, превосходительным видом, ему не раз приходилось наблюдать, как иные
особенно спесивые генералы взирают на мелочь пузатую вроде армейских поручиков
из захолустных гарнизонов. Примерно такое выражение лица он и копировал
старательно.
С ноткой неуверенности (и словно бы смешинкой в глазах,
определенно!) офицер спросил:
– Надеюсь, ваше дело не касается мистических пророчеств о
судьбе нашего судна?
Ирония, точно, угадывалась. Бестужев крепко выругался про
себя: походило на то, что баварский профессор из университета с непроизносимым
названием оказался настырным и успел здесь побывать, иначе такую реплику не
объяснить…
Он поднял брови и прибавил высокомерия в голосе:
– Простите? Меня в данный момент не интересуют ни мистика,
ни ваше судно. У меня другие заботы. Немедленно передайте капитану, что с ним
по неотложному политическому делу хочет побеседовать майор российской императорской
гвардии.
И офицер дрогнул! Вновь окинув Бестужева пытливым взглядом,
он сделал такое движение, словно собирался пожать плечами, но в последний миг
воспитанность удержала его от столь вульгарного жеста.
– Соблаговолите подождать немного, месье, – сказал он и
скрылся за дверью.
Вернувшись довольно быстро, он произнес нейтральным тоном.
– Капитан вас просит.
И вежливо распахнул перед Бестужевым высокую дверь. Однако
Бестужев заметил краем глаза, что офицер послал матросу выразительный взгляд, и
тот остался на месте в недвусмысленной позе легавой собаки, готовой заняться
дичью. Вполне возможно, что визит сюда профессора оказался достаточно бурным и
заставил принять меры предосторожности…
Скудные познания Бестужева в морском деле не позволили ему
сделать вывод о точном названии помещения с тремя столами, где были аккуратно
расстелены карты – да в этом и не было смысла. Он вошел, остановился у стола,
из-за которого навстречу ему поднялся плотный широкоплечий человек с совершенно
седыми волосами и бородой, лихо щелкнул каблуками и поклонился коротким
офицерским поклоном:
– Позвольте представиться: Бестужев, майор российской
императорской гвардии…
– Капитан Эдвард Смит, – слегка поклонившись, приятным
голосом произнес моряк. – Садитесь, прошу вас.
Бестужев уселся, честно и открыто глядя на первого после
Бога человека на судне. Несмотря на тихий благожелательный голос и
благообразную внешность, этот импозантный старик, вне всякого сомнения, мог при
необходимости рявкнуть так, что у любого разгильдяя затряслись бы поджилки.
Морские капитаны, насколько можно судить, ничуть не похожи на прекраснодушных,
вялых душою интеллигентов. Бестужев припомнил все, что читал о капитане
«Титаника» в шербурских газетах: самый высокооплачиваемый капитан британского
торгового флота, тактичен, обладает нешуточным чувством юмора, тридцать два
года служит в компании, у всех команд, над которыми начальствовал, пользовался
любовью, уважением и доверием… Это плавание – его последний рейс, как писали –
своего рода триумфальный уход с подмостков в роли капитана самого большого
пассажирского судна в мире… Не повышая голоса и не выходя из себя, умеет
поддерживать железную дисциплину…