— Спасибо, миссис Леонидис. Скажите, пожалуйста, где вы
находились в то время, когда произошла трагедия?
— Вероятно, в пути из Лондона в Суинли-Дин. В тот день мы с
подругой завтракали в ресторане, потом сходили на выставку модной одежды.
Выпили по коктейлю с несколькими друзьями в «Беркели». И потом я отправилась
домой. В доме царило смятение: у свекра случился внезапный приступ, и он… умер.
— На последних словах ее голос чуть дрогнул.
— Вы любили свекра?
— Я была предана ему всей душой… — Магда повысила голос.
София незаметно поправила картину Дега над каминной полкой.
Ее мать мгновенно заговорила прежним сдержанным тоном.
— Да, я очень любила его. Мы все его любили. Он был очень добр
к нам. — Вы ладили с миссис Брендой Леонидис?
— Мы редко с ней виделись.
— Почему?
— Ну… У нас с ней мало общего. Бедняжка Бренда! Жизнь не
баловала ее.
София снова потрогала уголок картины.
— Неужели? В каком смысле?
— О, не знаю, — Магда покачала головой с легкой печальной
улыбкой.
— Миссис Леонидис была счастлива с мужем?
— О, думаю, да.
— Они ссорились когда-нибудь?
Магда снова покачала головой и улыбнулась:
— Право, не знаю, инспектор. Их часть дома изолирована от
нашей.
— Миссис Леонидис была очень дружна с Лоуренсом Брауном, не
так ли?
Магда Леонидис буквально окаменела, устремив укоризненный
взгляд на Тавернера.
— Полагаю, вам не следует задавать мне подобные вопросы, — с
достоинством произнесла она. — Бренда была очень дружна со всеми. Она очень
благожелательна.
— Вам нравится мистер Лоуренс Браун?
— Это очень тихий молодой человек. Премилый, но совершенно
незаметный. Я редко вижу его.
— Он хорошо справляется с работой?
— Наверное, да. Я толком не знаю. Филип как будто им
доволен.
Тавернер попытался применить тактику шокового воздействия.
— Извините за нескромный вопрос, но, как по-вашему, состояли
ли мистер Браун и миссис Бренда Леонидис в любовной связи?
Магда величественно поднялась с канапе. Оскорбленная
аристократка получилась у нее превосходно.
— У меня никогда не было оснований подозревать что-либо
подобное, — сказала она. — И, право, инспектор, вам не стоит задавать мне
подобные вопросы. В конце концов, Бренда — жена моего покойного свекра.
Я чуть было не зааплодировал.
Инспектор тоже поднялся.
— Подобные вопросы лучше задавать слугам? — спросил он.
Магда не ответила.
— Спасибо, миссис Леонидис.
Инспектор вышел.
— Ты была просто великолепна, мамочка, — нежно сказала
София.
Магда задумчиво заправила локон за правое ухо и посмотрелась
в зеркало.
— Да-а, — протянула она. — Действительно, это нужно играть
именно так.
София взглянула на меня.
— Разве ты не должен находиться рядом с инспектором?
— Послушай, София, как мне себя вести?..
Я остановился не договорив. Не мог же я прямо при матери
девушки уточнять свою роль. До сих пор Магда Леонидис не обращала на мое
присутствие никакого внимания — если не считать обращенной ко мне на выходе из
библиотеки заключительной реплики о взрослых дочерях. Я мог быть журналистом,
женихом ее дочери, или непонятным сотрудником полиции, или даже владельцем
похоронного бюро — но в любом качестве для Магды Леонидис я был только
зрителем.
Посмотрев на свои ноги, миссис Леонидис недовольно сказала:
— Туфли не те: слишком легкомысленны.
Повинуясь властному жесту Софии, я поспешил за Тавернером и
настиг его в холле направляющимся через дверь в обитой деревянными панелями
стене к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Хочу поговорить со старшим братом, — пояснил он.
Я задал вопрос Тавернеру в лоб:
— Послушайте, Тавернер, а кем, собственно, являюсь я?
Инспектор несколько удивился:
— Кем являешься ты?
— Ну да. В качестве кого я нахожусь в этом доме? Что мне
говорить, если кто-нибудь спросит?
— А, понимаю. — Тавернер на несколько секунд задумался,
потом улыбнулся: — А что, кто-нибудь уже спрашивал?
— Да нет еще…
— Ну пусть все так и остается. Никогда никому ничего не
объясняй. Замечательное правило. Особенно в доме, где царит смятение. У каждого
здесь слишком много собственных тревог и страхов, чтобы иметь желание задавать
кому-то какие-то вопросы. Все будут принимать твое присутствие как должное до
тех пор, пока ты будешь держаться уверенно. Самая большая ошибка — объяснять
что-то, когда в этом нет необходимости… Та-а-ак, теперь мы должны пройти в эту
дверь и подняться наверх. Дверь не заперта. Ты, конечно, понял: все эти
вопросы, которые я задаю, — чистой воды чепуха! Кто был в тот день дома, кто не
был — не имеет ни малейшего значения.
— Тогда зачем же…
— А затем, — предупредил мой вопрос инспектор, — что это
дает мне возможность приглядеться к каждому члену семьи и составить о нем
мнение. Кроме того, в их показаниях может случайно проскользнуть что-нибудь
важное. — Тавернер помолчал и задумчиво пробормотал: — Бьюсь об заклад, Магда
Леонидис при желании многое могла бы сообщить.
— И вы полагаете, ее показания заслуживали бы доверия?
— О нет, — сказал Тавернер, — никакого доверия они бы не
заслуживали, но, отталкиваясь от них, можно было бы строить какую-нибудь линию
расследования. В этом проклятом доме у каждого была возможность совершить
преступление. Что мне нужно, так это мотив.
На верхней лестничной площадке справа находилась дверь с
медным дверным кольцом, которым инспектор Тавернер послушно воспользовался по
назначению.
Дверь моментально открылась, и перед нами появился неуклюжий
великан с могучими плечами, темными взъерошенными волосами и лицом чрезвычайно
некрасивым и в то же время удивительно приятным. Он взглянул на нас и тут же
торопливо и смущенно отвел взгляд в сторону — с неловкостью, свойственной
стеснительным и честным людям.