— Он сказал, что все мы умрем, потом сказал, что ждет конца.
Он меня напугал… — понизив голос, сказала Вера.
Судья кивнул.
— А потом что вы делали? — спросил он.
— Вернулась в дом. Затем, перед ленчем, снова вышла, поднялась
на гору. Я весь день не могла найти себе места.
Судья Уоргрейв потрогал подбородок.
— Остается еще Роджерс, — сказал он. — Но я не думаю, что
его показания что-либо добавят к имеющимся у нас сведениям.
Роджерс, представ перед судилищем, ничего особенного не
сообщил. Все утро он занимался хозяйственными делами, потом готовил ленч. Перед
ленчем подал коктейли, затем поднялся наверх — перенести свои вещи с чердака в
другую комнату. Он не выглядывал в окно и не видел ничего, что могло бы иметь
хоть какое-то отношение к смерти генерала Макартура. Он твердо уверен, что,
когда накрывал на стол перед ленчем, там стояло восемь негритят.
Роджерс замолчал, и в комнате воцарилась тишина. Судья
Уоргрейв откашлялся. Ломбард прошептал на ухо Вере: «Теперь он произнесет
заключительную речь».
— Мы постарались как можно лучше расследовать обстоятельства
этих трех смертей, — начал судья. — И если в некоторых случаях отдельные лица
не могли (по всей вероятности) совершить убийство, все же ни одного человека
нельзя считать полностью оправданным и свободным от подозрений. Повторяю, я
твердо уверен, что из семи человек, собравшихся в этой комнате, один — опасный
преступник, а скорее всего еще и маньяк. Кто этот человек, мы не знаем. Нам
надо решить, какие меры предпринять, чтобы связаться с сушей на предмет помощи,
а в случае, если помощь задержится (что более чем вероятно при такой погоде),
какие меры предпринять, чтобы обеспечить нашу безопасность — сейчас нам больше
ничего не остается.
Я попрошу каждого подумать и сообщить мне, какой выход из
создавшегося положения он видит. Предупреждаю, чтобы все были начеку. До сих
пор убийце было легко выполнить свою задачу — его жертвы ни о чем не
подозревали. Отныне наша задача — подозревать всех и каждого. Осторожность —
лучшее оружие. Не рискуйте и будьте бдительны. Вот все, что я вам хотел
сказать.
— Суд удаляется на совещание, — еле слышно пробормотал
Ломбард.
Глава десятая
— И вы ему поверили? — спросила Вера.
Вера и Филипп Ломбард сидели на подоконнике в гостиной. За
окном хлестал дождь, ветер с ревом бился в стекла. Филипп наклонил голову к
плечу и сказал:
— Вы хотите спросить, верю ли я старику Уоргрейву, что
убийца — один из нас?
— Да.
— Трудно сказать. Если рассуждать логически, он, конечно,
прав, и все же…
— И все же, — подхватила Вера, — это совершенно невероятно.
Ломбард скорчил гримасу.
— Здесь все совершенно невероятно. Однако после смерти
Макартура ни о несчастных случаях, ни о самоубийствах не может быть и речи.
Несомненно одно: это убийство. Вернее, три убийства.
Вера вздрогнула:
— Похоже на кошмарный сон. Мне все кажется, что этого просто
не может быть.
Филипп понимающе кивнул:
— Ну да, все чудится: вот раздастся стук в дверь и тебе
принесут чай в постель.
— Ох, хорошо бы, все кончилось так! — сказала Вера.
Филипп Ломбард помрачнел.
— Нет, на это надеяться не приходится. Мы участвуем в
ужасном кошмаре наяву!
Вера понизила голос:
— Если… если это один из нас, как вы думаете; кто это?
Ломбард ухмыльнулся:
— Из ваших слов я понял, — сказал он, — что нас вы
исключаете. Вполне с вами согласен. Я отлично знаю, что Я не убийца, да и в
вас, Вера, нет ничего ненормального. Девушки нормальней и хладнокровней я не
встречал. Поручусь, чем угодно, что вы не сумасшедшая.
— Спасибо, — Вера криво улыбнулась.
Филипп сказал:
— Ну же, мисс Вера Клейторн, неужели вы не ответите
комплиментом на комплимент?
Вера чуть замялась.
— Вы сами признали, — сказала она наконец, — что ни во что
не ставите жизнь человека, и тем не менее как-то не могу представить, чтобы вы
надиктовали эту пластинку.
— Верно, — сказал Ломбард. — Если б я и затеял убийство, так
только ради выгоды. Массовое покарание преступников не по моей части. Пошли
дальше. Итак, мы исключаем друг друга и сосредоточиваемся на пяти собратьях по
заключению. Который из них А. Н. Оним? Интуитивно — и без всяких на то
оснований — выбираю Уоргрейва!
— Вот как? — удивилась Вера. Подумала минуты две и спросила:
— А почему?
— Трудно сказать. Во-первых, он очень стар, а вовторых, в
течение многих лет вершил судьбы людей в суде. А значит, чуть не всю жизнь
ощущал себя всемогущим, точно Господь Бог. Это могло вскружить ему голову. Он
мог поверить, что властен над жизнью и смертью людей, а от этого можно спятить
и пойти еще дальше — решить, например, что ты и Высший судия и палач
одновременно.
— Возможно, вы правы, — чуть помедлив, согласилась Вера.
— А кого выберете вы? — спросил Ломбард.
— Доктора Армстронга, — выпалила Вера.
Ломбард присвистнул:
— Доктора? Знаете, а я бы его поставил на последнее место.
Вера покачала головой.
— Вы не правы. Две смерти произошли в результату отравления.
И это прямо указывает на доктора. Потом нельзя забывать, снотворное миссис
Роджерс дал он.
— Верно, — согласился Ломбард.
— Но если бы сошел с ума доктор, его бы не скоро удалось
разоблачить. Потом доктора очень много работают, и помешательство может быть
результатом переутомления, — настаивала Вера.
— И все-таки мне не верится, что он убил Макартура, — сказал
Ломбард. — Я уходил ненадолго: он бы просто не успел — если только он не мчался
туда и обратно стремглав. Но он не спортсмен и не мог совершить такую пробежку
и не запыхаться.
— Но он мог убить генерала позже, — возразила Вера.
— Это когда же?
— Когда он пошел звать генерала к ленчу.
Ломбард снова присвистнул:
— Так вы думаете, он убил генерала тогда? Для этого надо
обладать железными нервами.