На щеках мисс Брент вспыхнули красные пятна. Спицы застыли в
ее руках.
— Это возмутительно! — сказала она.
Безжалостный тихий голос продолжал:
— Когда мы вернулись в комнату, вы, мисс Брент, склонились
над миссис Роджерс.
— Неужели обыкновенная жалость — преступление? — спросила
Эмили Брент.
— Я хочу установить факты, и только факты, — продолжал
судья. — Затем в комнату вошел Роджерс — он нес коньяк, в который он, конечно,
мог подсыпать снотворное до того, как вошел. Миссис Роджерс дали коньяку, и
вскоре после этого муж и доктор проводили ее в спальню, где Армстронг дал ей
успокоительное.
— Все так и было. Именно так, — подтвердил Блор. — А значит,
от подозрений освобождаются: судья, мистер Ломбард, я и мисс Клейторн, —
трубным ликующим голосом сказал он.
Пригвоздив Блора к месту холодным взглядом, судья
пробормотал:
— Да ну? Ведь мы должны учитывать любую случайность.
— Я вас не понимаю. — Блор недоуменно уставился на судью.
— Миссис Роджерс лежит у себя наверху в постели, — сказал
Уоргрейв. — Успокоительное начинает действовать. Она в полузабытьи. А что если
тут раздается стук в дверь, в комнату входит некто, приносит, ну, скажем, таблетку
и говорит: «Доктор велел вам принять это». Неужели вы думаете, что она бы не
приняла лекарство?
Наступило молчание. Блор шаркал ногами, хмурился. Филипп
Ломбард сказал:
— Все это досужие домыслы. Никто из нас еще часа два-три не
выходил из столовой. Умер Марстон, поднялась суматоха.
— К ней могли наведаться позже, — сказал судья, — когда все
легли спать.
— Но тогда в спальне уже наверняка был Роджерс, — возразил
Ломбард.
— Нет, — вмешался Армстронг. — Роджерс был внизу — убирал
столовую, кухню. В этот промежуток кто угодно мог подняться в спальню миссис
Роджерс совершенно незаметно.
— Но ведь к тому времени, доктор, — вставила мисс Брент, —
она должна была уже давно заснуть — она приняла снотворное.
— По всей вероятности, да. Но поручиться в этом я не могу.
До тех пор, пока не пропишешь пациенту одно и то же лекарство несколько раз, не
знаешь, как оно на него подействует. На некоторых успокоительное действует довольно
медленно. Все дело в индивидуальной реакции пациента.
Ломбард сказал:
— Что еще вам остается говорить, доктор? Вам это на руку,
так ведь?
Армстронг побагровел. Но не успел ничего сказать, снова
раздался бесстрастный недобрый голос судьи.
— Взаимными обвинениями мы ничего не добьемся. Факты — вот с
чем мы должны считаться. Мы установили, что нечто подобное могло произойти. Я
согласен, процент вероятности здесь невысок, хотя опять же и тут многое зависит
от того, кем был этот «некто».
— Ну и что это нам даст? — спросил Блор.
Судья Уоргрейв потрогал верхнюю губу, вид у него был до того
бесстрастный, что наводил на мысль: а подвластен ли он вообще человеческим
чувствам.
— Расследовав второе убийство, — сказал он, — мы установили,
что ни один из нас не может быть полностью освобожден от подозрений. А теперь,
— продолжал он, — займемся смертью генерала Макартура. Она произошла сегодня
утром. Я прошу всякого, кто уверен, что у него или у нее есть алиби, по
возможности кратко изложить обстоятельства дела. Я сам сразу же заявляю, что у
меня алиби нет. Я провел все утро на площадке перед домом, размышлял о том
невероятном положении, в котором мы очутились. Ушел я оттуда, только когда
раздался гонг, но были, очевидно, какие-то периоды, когда меня никто не видел,
— и в это время я вполне мог спуститься к морю, убить генерала и вернуться на
свое место. Никаких подтверждений, что я не покидал площадку, кроме моего
слова, я представить не могу. В подобных обстоятельствах этого недостаточно.
Необходимы доказательства.
Блор сказал:
— Я все утро провел с мистером Ломбардом и мистером
Армстронгом. Они подтвердят.
— Вы ходили в дом за канатом, — возразил Армстронг.
— Ну и что? — сказал Блор. — Я тут же вернулся. Вы сами это
знаете.
— Вас долго не было, — сказал Армстронг.
— На что, черт побери, вы намекаете? — Блор налился кровью.
— Я сказал только, что вас долго не было, — повторил
Армстронг.
— Его еще надо было найти. Попробуйте сами найти в чужом
доме моток каната.
— Пока мистера Блора не было, вы не отходили друг от друга?
— обратился судья к Ломбарду и Армстронгу.
— Разумеется, — подтвердил Армстронг. — То есть Ломбард
отходил на несколько минут. А я оставался на месте.
Ломбард улыбнулся:
— Я хотел проверить, можно ли отсюда дать сигналы на сушу
при помощи гелиографа. Пошел выбирать место, отсутствовал минуты две.
— Это правда. — Армстронг кивнул. — Для убийства явно
недостаточно.
— Кто-нибудь из вас смотрел на часы? — спросил судья.
— Н-нет.
— Я вышел из дому без часов, — сказал Ломбард.
— Минуты две — выражение весьма неточное, — ядовито заметил
судья и повернул голову к прямой, как палка, старой деве, не отрывавшейся от
вязанья.
— А вы, мисс Брент?
— Мы с мисс Клейторн взобрались на вершину горы. После этого
я сидела на площадке, грелась на солнце.
— Что-то я вас там не видел, — сказал судья.
— Вы не могли меня видеть. Я сидела за углом дома, с
восточной стороны: там нет ветра.
— Вплоть до ленча?
— Мисс Клейторн?
— Утро я провела с мисс Брент, — последовал четкий ответ. —
Потом немного побродила по острову. Потом спустилась к морю, поговорила с
генералом Макартуром.
— В котором часу это было? — прервал ее судья.
На этот раз Вера ответила не слишком уверенно:
— Не знаю, — сказала она, — за час до ленча, а может быть, и
позже.
Блор спросил:
— Это было до того, как мы разговаривали с генералом или
позже?
— Не знаю, — сказала Вера. — Он был какой-то странный, — она
передернулась.
— А в чем заключалась его странность? — осведомился судья.