На языке у нее вертелся резкий ответ, но внезапно ее
настроение изменилось.
Девушка говорила вполне серьезно, и тот инстинкт, который
подтолкнул Сару к медицинской карьере, подсказал ей, что тут что-то не так.
– Расскажите мне об этом, – ободряюще произнесла она.
– Рей говорил с вами в поезде, верно? – начала Кэрол.
Сара кивнула:
– Да, во всяком случае, я говорила с ним.
– Конечно. Так я и думала. Но понимаете, вчера вечером Рей
испугался… – Она умолкла.
– Испугался?
Бледное лицо Кэрол покраснело.
– Я знаю, что это звучит абсурдно. Понимаете, наша мать… с
ней не все в порядке, и она не любит, когда мы заводим друзей. Но я знаю, что
Рей… хотел бы с вами подружиться.
Сара была заинтересована. Но прежде чем она успела что-то
сказать, Кэрол добавила:
– Мы… довольно странная семья. – Она испуганно оглянулась. –
Я… не должна задерживаться. Меня могут хватиться.
Сара приняла решение.
– Почему вы не можете задержаться? Мы бы вернулись вместе.
– О нет! – Кэрол отпрянула. – Я… не могу этого сделать.
– Почему?
– Не могу. Моя мать… она…
– Родителям иногда бывает трудно осознать, что их дети
выросли, – спокойно продолжала Сара. – Они продолжают ими командовать. Но
уступать им нельзя. Нужно отстаивать свои права.
– Вы не понимаете… – пробормотала Кэрол, нервно сплетая
пальцы рук.
– Иногда приходится уступать, боясь скандала, – продолжала
Сара. – Конечно, скандалы – неприятная вещь, но, по-моему, за свободу действий
всегда стоит сражаться.
– Свободу? – Кэрол уставилась на нее. – Никто из нас никогда
не будет свободен!
– Чепуха! – четко произнесла Сара.
Кэрол склонилась вперед и коснулась ее руки.
– Слушайте! Я должна заставить вас понять! До своего
замужества моя мать – в действительности она моя мачеха – была надзирательницей
в тюрьме. Отец был начальником тюрьмы, когда женился на ней. С тех пор она
стала нашей надзирательницей. Вот почему наша жизнь превратилась в заточение! –
Она снова обернулась. – Я должна идти.
Сара схватила ее за руку:
– Одну минуту. Нам нужно снова встретиться и поговорить.
– Я не смогу…
– Сможете! – властно прервала Сара. – Приходите в мою
комнату, когда все лягут спать. Мой номер – 319. Не забудьте.
Она отпустила руку девушки. Кэрол побежала догонять семью.
Сара стояла, глядя ей вслед. Пробудившись от своих мыслей,
она обнаружила рядом с собой доктора Жерара.
– Доброе утро, мисс Кинг. Значит, вы разговаривали с мисс
Кэрол Бойнтон?
– Да, и разговор был необычный!
Она пересказала их беседу доктору. Одна деталь особенно
заинтересовала Жерара.
– Выходит, старая бегемотиха была тюремной надзирательницей?
Весьма многозначительный факт.
– Вы имеете в виду, что это и есть причина ее тиранических
наклонностей? Привычка, оставшаяся от былой профессии?
Жерар покачал головой:
– Нет, вы спутали причину и следствие. Все дело в
подсознательных стремлениях. Тиранические наклонности развились у миссис
Бойнтон не потому, что она была надзирательницей, наоборот – они побудили ее
стать таковой. Согласно моей теории, тайная жажда власти над другими людьми
подтолкнула ее избрать эту профессию. – Лицо его было серьезным. – Подсознание
таит странные вещи. Жажда власти, жестокость, неудержимое желание рвать и
метать – все это наследие прошлого человеческой расы. Мы закрываем перед ним
двери и не пускаем его в сознательную жизнь, но иногда… оно оказывается
сильнее.
Сара поежилась:
– Да, знаю.
– Сегодня мы видим это повсюду, – продолжал Жерар, – в
политике, в поведении наций. Люди забывают о гуманности, жалости, доброй воле.
Иногда идеи хороши сами по себе – разумный режим, благодетельное правительство,
– но они навязаны силой и держатся на жестокости и страхе. Апостолы насилия
открывают двери, впуская древние дикие инстинкты, жажду жестокости ради нее
самой! Человек – животное слишком хрупкое. Им руководит один основной инстинкт
– инстинкт выживания. Двигаться вперед слишком быстро так же опасно, как и
отставать. Чтобы выжить, человеку приходится сохранять какие-то рудименты
дикости, но он никогда не должен обожествлять их!
Последовала пауза.
– По-вашему, старая миссис Бойнтон – садистка? – спросила
Сара.
– Я в этом почти уверен. Думаю, она радуется, причиняя боль
– душевную, а не физическую. Такое встречается куда реже, и с этим гораздо
труднее справиться. Ей нравится подчинять себе другие человеческие существа и
заставлять их страдать.
– Какая мерзость! – воскликнула Сара.
Жерар рассказал ей о своем разговоре с Джефферсоном Коупом.
– Похоже, он не понимает, что происходит, – задумчиво
промолвила она.
– Как он может понимать? Он не психолог.
– Верно. И не обладает нашим изощренным умом.
– Вот именно. У него прямой и сентиментальный американский
ум, склонный верить хорошему, а не плохому. Он видит, что атмосфера в семье
Бойнтон далеко не идеальная, но приписывает это скорее излишней любвеобильности
миссис Бойнтон, нежели ее злобному нраву.
– Должно быть, это ее забавляет, – заметила Сара.
– Не сомневаюсь.
– Но ведь дети могут вырваться из тюрьмы и покончить с этим!
Жерар покачал головой:
– Вот тут вы не правы. Они не могут! Вы когда-нибудь видели
старый фокус с петухом? На полу проводят черту мелом и наклоняют к ней клюв
петуха. Он верит, что его привязали, и не может поднять голову. То же самое
происходит с этими беднягами. Помните, что старуха тренировала их с детства.
Она загипнотизировала их до такой степени, что они верят, будто не могут ей не
повиноваться. Я знаю, что большинство сочло бы это вздором, но мы с вами
наблюдаем это воочию. Мать убедила их, что полная зависимость от нее неизбежна.
Они так долго пробыли в тюрьме, что не обратили бы внимания, если бы ее двери
распахнулись. По крайней мере, один из них уже вообще не хочет быть свободным.
И всем им свобода внушает страх.