– Вполне возможно, мне понадобится лучший
ангел в вашем лице, ибо тот ангел, по-моему, плох, – сказала я.
– Как ты можешь так лгать. Ты крадешь мое
сокровище. Ты разбиваешь мое сердце. Ты примкнула к тем, кто заставил меня так
страдать.
И снова губы призрака не шевельнулись, и
ленивая поза не переменилась, одно сплошное бессилие и потерянная смелость.
– Стефан, я не знаю, что для тебя
сделать. Если бы я только могла совершить что-то тебе на благо…
– Воровка.
В комнате зашептались.
– Фрау Беккер, – произнесла
женщина, – этот господин – граф Соколовский. Простите, что сразу не
представила его вам как полагается. Он очень давно живет в нашем отеле и
чрезвычайно рад, что теперь вы с нами. Эти комнаты редко открыты для публики,
мы храним их как раз для такого случая.
– Какого именно?
– Дорогая, – вмешался граф, перебив
женщину, но очень нежно, со спокойной добротой старого возраста. – Вы не
сыграете для меня? Не слишком ли это дерзкая просьба с моей стороны?
Нет! Всего лишь пустая и бесполезная!
– Не сейчас, конечно, – поспешил
добавить граф, – когда вы больны, нуждаетесь в покое и ждете, что за вами
приедут ваши друзья. Но когда вы почувствуете, что окрепли, и если захотите…
всего лишь небольшой отрывок для меня, из того, что вы тогда играли. Ту музыку.
– А как бы вы ее описали, граф? –
поинтересовалась я.
Да-да, скажите, ей ведь так это нужно знать!
– Тихо! – Я сердито посмотрела на
Стефана. – Если это твоя скрипка, то тогда почему у тебя нет сил забрать
ее? Почему она у меня? Не обращайте внимания, прошу прощения за все. Простите
эту манеру говорить вслух с воображаемыми образами и грезить наяву…
– Все в порядке, – сказал
граф. – Мы не задаем вопросы одаренным людям.
– Неужели я настолько одарена? Что вы
слышали?
Стефан презрительно фыркнул.
– Я знаю, что слышала я, когда играла, но
прошу вас сказать, что слышали вы.
Граф задумался.
– Нечто изумительное, – сказал
он. – Ни на что не похожее.
Я не стала его перебивать.
– Нечто прощающее, – продолжал
он. – Нечто полное экстаза и горького терпения… – Он долго молчал,
после чего снова заговорил: – Словно Барток и Чайковский вместе проникли в вашу
душу и слились воедино в сладостную и трагическую музыку, в которой выразился
целый мир… знакомый мне мир далекого прошлого, еще довоенного… я тогда был мальчишкой,
слишком юным, чтобы хоть что-то запомнить, какие-то детали. Только я помню тот
мир. Помню.
Я вытерла лицо.
– Ну же, скажи ему, что, скорее всего, не
сможешь так сыграть еще раз. Я знаю. Не сможешь.
– Кто это утверждает? – строго
поинтересовалась я у Стефана.
Он выпрямился, сложив руки на груди, и в своем
гневе вернул себе на секунду былую яркость.
– Как всегда, главную роль играет гнев,
не так ли, жалкий или великий? Посмотри на себя, как ты сейчас пылаешь! Теперь,
когда посеял во мне сомнения! А что, если сам твой вызов придал мне силы?
– Тебе ничто не может придать силы. Ты
теперь вне моей власти, а то, что ты держишь в руках, не более чем кусок
деревяшки, это высушенная древесина, древний инструмент, на котором ты не
умеешь играть.
– Фрау Вебер, – сказала я.
Она удивленно уставилась на меня, потом
бросила встревоженный взгляд в якобы пустой угол, но тут же снова посмотрела на
меня, кивком принося извинения.
– Слушаю вас, фрау Беккер.
– У вас не найдется какого-нибудь
приличного широкого халата для меня? Я бы хотела сейчас сыграть. Руки уже
согрелись.
– Наверное, еще слишком рано, –
заметил граф, однако тяжело оперся о трость и зашарил в поисках руки Мелникера,
одновременно пытаясь подняться. Он весь сиял от радостного предчувствия.
– Разумеется, мадам, – сказала фрау
Вебер и подала мне простой широкий халат из белой шерсти, лежавший в изножье
кровати.
Я спустила ноги с кровати. Голые ступни
оказались на теплом деревянном полу, ночная сорочка свисала ниже щиколоток. Я
взглянула на потолок, на всю эту великолепную лепнину, прелестное убранство
королевских апартаментов.
Скрипка по-прежнему была у меня в руках.
Я поднялась. Фрау Вебер надела на меня халат,
я осторожно продела правую руку в широкий длинный рукав, затем, переложив
скрипку со смычком, скользнула в левый рукав. Тапочек рядом не было, но они мне
были не нужны. Пол под ногами был шелковистый.
Я направилась к открытым дверям. Мне почему-то
казалось неудобным играть в спальне и встретить там либо победу, либо
поражение.
Войдя в огромную гостиную, я поразилась,
увидев гигантский портрет великой императрицы Марии-Терезии. Роскошный стол,
стулья, кушетки. И цветы. Смотри. Все эти свежие цветы, как на похоронах. Я
уставилась на них.
– От ваших сестер, мадам. Карточки я не
читала, но звонила ваша сестра Розалинда. И еще звонила ваша сестра Катринка.
Это они велели давать вам горячий шоколад.
Я улыбнулась, потом тихо рассмеялась.
– Какие-нибудь еще звонки? –
спросила я. – Не помните других имен? Например, Фей?
– Нет, мадам.
Я подошла к центральному столу, где стояла
большая ваза с цветами, и принялась разглядывать пышный букет, в котором не
знала названия ни одного цветочка, ни одного растения, даже обычных розовых
бутонов с толстыми, покрытыми пыльцой усиками.
Старый граф с помощью юноши доковылял до
дивана. Я обернулась и увидела, что Стефан стоит в дверях спальни.
– Давай, играй! Я хочу увидеть твой
провал. Я хочу увидеть твой позор!
Я поднесла правую руку к губам.
– Господи, – сказала я более
почтительно, чем французы произносят «mon Dieu». Моя мольба была
искренней. – С чего начинать? Есть ли какие-то правила? Как мне справиться
с тем, о чем я даже не подозреваю?
Тут вмешался другой голос:
– Начинай играть, и все тут!