– Почему бы и нет, – сказал он,
подходя ближе. Он предательски дотронулся до моей шеи. Я едва выносила такое
прикосновение к затылку даже от тех, кого любила, но сейчас решила, что не
попадусь на этот трюк, и попыталась оттолкнуть его.
– У тебя хватит сил, чтобы убить
меня? – спросила я. – Ты сохранил ту силу, перейдя в пустоту, силу
убить, как ты убил своего отца? Тогда действуй. Возможно, мы на пороге смерти,
а ты бог, который держит в руках весы, чтобы взвесить мое сердце. Такова моя
расплата? Вновь дать мне увидеть все, что я любила за свою жизнь?
– Нет! – Он был потрясен, он снова
плакал. – Нет. Посмотри на меня! Разве ты не понимаешь, во что я
превратился? Разве ты не видишь, что случилось со мной? Неужели это невозможно
понять! Я потерян. Я одинок. И любой, кто шагает по этой пустоте с той же
скоростью, что и я, шагает в одиночестве, как я! Я имею в виду видимых сильных
призраков, их наверняка много, но мы не можем общаться друг с другом… Привести
к тебе Лили? Я бы сделал это, если бы мог! Привести к тебе мать? Я бы сделал
это в два счета, если бы знал как; да, я бы сказал, идем, утешь свою дочь,
которая всю жизнь оплакивает мать, и все напрасно. Но с тобой, с тобой,
вернувшись назад в ту боль, оказавшись перед горящим отцовским домом, я впервые
увидел тень Бетховена! Его призрак! Он появился из-за тебя, Триана!
– Или для того, чтобы остановить тебя,
Стефан, – сказала я, смягчаясь. – Чтобы обуздать твою магию. Твое
наивное и всесильное колдовство. Твоя скрипка сделана из дерева, а ты состоишь
из плоти, как и я, хотя один из нас живой, а другой из-за непростительной
жадности…
– Нет! – прошептал он. – Только
не из жадности. Никогда.
– Отпусти меня. Мне все равно, безумие ли
это, сон или колдовство, я хочу отделаться от тебя!
– Ты не сможешь.
Я почувствовала перемену. Мы оба растворялись.
Только скрипка в моей руке сохранила форму. Мы вновь исчезли. Нас уже не было.
Звучала зловещая музыка. Какой-то человек стоял на коленях, зажав уши руками,
но Стефан, скрипач, не оставлял его в покое, заглушая полуголых темнокожих
барабанщиков, колотивших по барабанам, их взгляды были прикованы к беспощадному
скрипачу, за которым они следовали и в то же время боялись, отбивая ритм.
Еще одна картина ярко вспыхнула: женщина била
кулаком призрака-упрямца, а он все продолжал играть свою воющую погребальную
песнь.
Пред нами возник школьный двор с огромными
пышными деревьями, где ребятишки водили вокруг него, скрипача, хоровод, словно
это был сказочный крысолов, что играл на дудке, а учительница пыталась криком
привлечь к себе внимание и увести детей, но я не слышала ее голоса из-за
бесконечного скрипичного напева.
Какая картина теперь возникла передо мной?
Сплетенные тела в темноте, шепот, ударивший мне в лицо. Я увидела, как он
улыбается, но женщина тут же загородила от меня его лицо.
Что любить их, что сводить с ума – это в конце
концов одно и то же, потому что все они умирают! А я – нет. Я не умер. И эта
скрипка – мое бессмертное сокровище, и я готов утащить тебя со мной в этот ад
навсегда, если ты мне ее не отдашь.
Но мы снова оказались в другом месте. Туман
рассеялся. Над головами возвышался потолок. Мы стояли в коридоре.
– Погоди, смотри, белые стены, –
сказала я в тревоге, ужаснувшись такому дежа вю. – Я уже здесь была.
Грязный белый кафель, демонически дразнящие
звуки скрипки, теперь это уже не музыка, а скрипучая мука.
– Я видела это место во сне, –
сказала я, – эти белые кафельные стены, эти металлические ящики. Смотри на
эти большие паровые двигатели и ворота, смотри!
На одну драгоценную секунду, когда мы стояли у
ржавых ворот, ко мне вернулось воспоминание о том прекрасном сне, я увидела не
только этот мрачный подвальный коридор и туннель, запечатанный воротами, я
увидела прекрасный мраморный дворец, а еще великолепное море и призраков,
танцующих в пене. Они теперь казались мне не жалкими духами, за которыми мы в
ужасе следили, а какими-то свободными цельными существами, процветавшими на
морских просторах, – нимфами самой жизни. Розы на полу.
– Пора.
Но все, что мы сейчас увидели, – ворота в
темный туннель. Двигатели монотонно гудели, а он играл на своей скрипке, в
темном туннеле, и никто теперь не разговаривал, человек умер, нет, умирал,
смотри, он умирал, истекая кровью, лившейся из его запястий.
– Это ты довел его до этого? И, показав
эту сцену, хочешь заставить меня сдаться? Никогда.
– Я черпал музыку из его головы, я
соединял ее со своей музыкой! Это превратилось в своего рода игру. С тобой мне
бы следовало исполнять музыку Маэстро и Маленького Гения Моцарта, но тебе
нравилось то, что я играл. Музыка не была для тебя благом, лгунья этакая.
Музыка была для тебя жалостью к самой себе. С помощью музыки ты поддерживала
кровосмесительную связь с мертвыми. Ты уже мысленно похоронила свою сестренку
Фей? Уже отправила ее в безымянный морг, готовясь к шумным и богатым похоронам?
На деньги Карла ты можешь купить симпатичный гроб для нее, своей сестры,
которой было так холодно и одиноко в тени вашего мертвого отца, для той самой
сестренки, которая наблюдала, как твой новый муж занимает место в доме, для
благословенного огонька, от которого ты так легко отказалась!
Я повернулась к нему лицом, не размыкая его
невидимых объятий. Я изо всех сил пнула его коленом. Наверное, с той же силой,
что он когда-то ударил своего отца. Я оттолкнула его обеими руками. Я увидела
его на короткий миг.
Все другие образы покинули нас. Не было больше
ни белого кафеля, ни гула двигателей. Даже мерзкие запахи исчезли, даже музыка.
Эхо тоже исчезло, что означало – мы вырвались на свободу. Он отлетел в сторону,
тот самый Стефан, что являлся ко мне в Новом Орлеане. Мне показалось, что он
сейчас упадет, но он снова кинулся вперед и вцепился в скрипку.
– Нет, ты не сделаешь этого. – Я
опять пнула его. – Не сделаешь, не сделаешь! Ты больше не сделаешь этого
ни с одним из них, скрипка в моих руках, и сам Маэстро спрашивал тебя зачем!
Зачем, Стефан! Ты даровал мне музыку, да, но еще ты даровал мне полное право
отобрать инструмент, породивший эту музыку.
Я подняла скрипку и смычок, я вздернула
подбородок. Он прижал свои пальцы к губам.
– Триана, молю тебя. Ты сама не понимаешь
значения своих слов, как и моих. Умоляю. Скрипка моя. Я умер за нее. Я уйду
вместе с ней. Я покину тебя. Триана!
Неужели у меня под ногами твердая мостовая?
Какая фантазия окутает нас сейчас, что еще нам дано увидеть? Нечеткие здания в
дымке. Обжигающий ветер.
– Еще раз подойдешь ко мне, обретя
телесность, и, клянусь, я разобью скрипку о твою голову!