– Все они двоюродные братья царю или его
бастарды, все до одного, – ответил он, коротко хохотнув. Я впервые видела,
чтобы этот Стефан искренне смеялся. На секунду он стал беззаботным, радость
разгладила все морщины на его лице, и он засиял. Его переполняла тихая
благодарность к этому встревоженному маленькому человечку. Он вздохнул и
оглядел комнату. Так обычно человек, которому скоро предстоит умереть, с
любовью оглядывает знакомые вещи.
Берта прикрепила ему жабо, поправила
воротники, чтобы они ровно прилегали к шее, и повязала белый шелковый галстук.
Потом она взяла черный шерстяной шарф и обмотала ему шею, приподняв блестящие
ухоженные волосы и распустив их поверх шарфа. Длинные, в то же время
подстриженные на концах волосы.
– Позволь мне отрезать их, –
предложила она. Для маскировки?
– Нет… не имеет значения. Под плащом и
капюшоном никто меня не разглядит. У меня не осталось времени. Смотри, уже
полночь. Ночное бдение, вероятно, уже началось.
– Ты не должен! – воскликнула она.
– Нет, я пойду туда! Или вы меня
предадите?
От одного его предположения и она, и ее отец
замерли на месте и молча покачали головами, словно клянясь, что не донесут на
него.
– До свидания, дорогая, если бы я мог, я
бы оставил тебе на память какой-нибудь пустячок…
– Ты оставляешь мне гораздо
больше, – тихо призналась она полным смирения голосом, – ты
оставляешь мне воспоминания, которые иным женщинам приходится выдумывать или выискивать
в книжках.
Он снова улыбнулся, ни разу до сих пор я не
видела, чтобы он излучал такой покой. Я не знала, беспокоят ли его руки, но
бинты к этому времени снова промокли.
– Женщина, которая лечила мне
руки, – сказал он Берте, возвращаясь к своему, – забрала все мои
кольца в оплату. Я ничего не мог поделать. Это мое последнее теплое прибежище
на ночь, моя последняя минута покоя. Поцелуй меня, Берта, и я пойду. Ганс, я не
могу просить тебя о благословении, но давай хотя бы поцелуемся на прощание.
Они все обнялись. Стефан протянул руки, словно
собирался взять со стула плащ, но Берта его опередила и вместе со своим отцом
набросила плащ ему на плечи и пониже опустила капюшон.
Мне было тошно от страха. Я знала, что сейчас
последует. И не хотела это видеть.
Глава 13
Вестибюль огромного дома. Типичный декор
немецкого барокко, позолоченное дерево, две фрески друг напротив друга, мужчина
и женщина в напудренных париках.
Стефан беспрепятственно вошел в дом, держа
руки в карманах. Он строго заговорил по-русски с охранниками, а те растерялись
и не знали, как им поступить с этим прилично одетым господином, который пришел
отдать дань уважения.
– Господин Бетховен здесь? – спросил
Стефан на своем резком русском.
Полное смятение. Охранники говорили только
по-немецки. Наконец появился один из царских адъютантов.
Стефан разыграл все как по нотам, не вынимая
перебинтованных рук из плаща, он отвесил глубокий поклон по-русски. Люстра под
высоким потолком осветила его темную почти монашескую фигуру.
– Я пришел от графа Раминского выразить
свое соболезнование, – произнес он по-русски с безукоризненной
уверенностью. – У меня также поручение к господину ван Бетховену. Это для
меня господин Бетховен написал квартет, который прислал мне князь Стефановский.
Прошу вас позволить мне провести несколько минут с моим добрым другом. Я бы ни
за что не потревожил семью в такой час, но мне сказали, что бдение продлится
всю ночь и я могу зайти.
Он направился к дверям…
Русские гвардейцы вытянулись в струнку, их
примеру немедленно последовали немецкие офицеры и слуги в париках.
Лакеи засеменили за гвардейцами, затем
поспешили распахнуть двери.
– Господин Бетховен только недавно ушел
домой, но я могу вас проводить в комнату, где покоится князь, – произнес
русский офицер, явно благоговея перед этим высоким важным господином. –
Наверное, мне следует разбудить…
– Нет. Я ведь уже сказал, что не хотел бы
нарушать их покой в такой час, – перебил Стефан, оглядывая дом, словно
впервые видел его великолепное убранство.
Он начал подниматься по лестнице, его тяжелый
плащ, подбитый мехом, изящно колыхался над каблуками сапог.
– Молодая княгиня, – бросил он через
плечо русскому гвардейцу, торопливо шедшему за ним, – мы играли с ней в
детстве, я обязательно нанесу ей визит, но в более подходящее время. А сейчас
позвольте мне только взглянуть на старого князя и помолиться у его гроба.
Русский гвардеец начал было что-то говорить,
но тут они подошли к нужной двери. Поздно было возражать.
Обитель покойного. Огромный зал, украшенный
золочеными белыми завитушками, благодаря которым венские интерьеры похожи на
взбитые сливки; высокие пилястры с золоченым ажурным узором; длинный ряд окон,
каждое из которых погружено в глубокую арку под золоченым софитом, напротив
расположен оконный двойник в зеркалах, и в другом конце зала двери с двойными
створками, точно такие, как те, через которые мы только что вошли.
Гроб помещен на огромный помост,
задрапированный собранным в складки бархатом, рядом с гробом на помосте сидит
женщина на маленьком золоченом стульчике. Ее голова упала на грудь. На затылке
видна единственная нить черных бус. Платье с высокой талией в стиле ампир
строгого черного цвета.
Весь помост завален и окружен изумительными
букетами цветов, в мраморных жардиньерках стоят строгие лилии, по всей комнате
расставлены суровые розы, ставшие частью пышного декора.
В несколько рядов выставлены французские
стулья, обитые зеленой или красной парчой, резко контрастирующей с грубоватым
немецким интерьером в белых тонах. Горели свечи, одиночные, в канделябрах и в
огромной люстре под потолком, массивном сооружении из золота и стекла, похожем
на то, которое рухнуло в доме Стефана, залепленном пчелиным воском, чистым и
белым, тысячи огоньков робко поблескивали в тишине. В дальнем конце комнаты
расположились монахи, сидящие в ряд, они молились вполголоса по-латыни,
произнося слова в унисон. Монахи даже не подняли глаз, когда в зал вошла
закутанная в плащ фигура и направилась к гробу.
На длинном золоченом диване спали две женщины.
Та, что была помоложе, с темными волосами и резкими чертами лица, как у
Стефана, опустила голову на плечо другой женщины. Обе они были одеты в траур,
но вуали отброшены назад. На платье старшей из них сверкала брошь. Голова с
серебристой сединой. Молодая зашевелилась во сне, словно с кем-то споря, но не
проснулась, даже когда Стефан прошел мимо на расстоянии нескольких шагов.
Моя матушка.