Я вышел во двор замка, пересек подвесной мостик и по
заснеженной тропе направился к собору. Со всех сторон к соборной площади
стекались люди с зажженными факелами в руках. Все они украдкой бросали на меня
взгляды — подозрительные, удивленные, радостные. То и дело до меня доносился
возбужденный шепот: «Эшлер! Смотрите! Это Эшлер!». В ответ я кивал и обеими
руками делал широкие приветственные жесты.
И вновь краем глаза я заметил одно из этих крошечных
отвратительных созданий. Весь в черном, с черным капюшоном на голове, уродец с
поразительной скоростью промчался через поле мне навстречу, однако, не добежав,
повернул и бросился в обратную сторону. Судя по всему, все прочие тоже его
заметили. Возбужденно перешептываясь, они старались держаться поближе друг к
другу, однако следовали за мной к собору.
Я увидел, что вдали, в заснеженных полях, несколько человек
затеяли пляску. В свете факелов мне удалось разглядеть, что все они наряжены в
звериные шкуры, а на головах красуются рога. В эти праздничные дни некоторые
крестьяне веселились согласно древней языческой традиции. Несомненно, мне
следовало устроить крестный ход и привести их к яслям Младенца Иисуса. Таков
был мой долг священнослужителя.
К тому времени, как я подошел к городским воротам, за мной
следовало множество людей. Когда возглавляемая мной толпа достигла дверей
собора, я попросил людей подождать. Войдя в собор, я прямиком направился в
ризницу. Два пожилых священника, оказавшихся там, встретили меня исполненными
страха взглядами.
— Подайте мне торжественное облачение, —
непререкаемым тоном распорядился я. — Я пришел, чтобы объединить всех
верующих во Христа, живущих в долине. Но для того чтобы приступить к
отправлению службы, мне нужны сутана и белый стихарь. Делайте как вам велено.
Не прекословя, они принялись помогать мне облачаться в
богато расшитые одеяния. В ризницу вошли несколько молодых церковных служек.
Они тоже нарядились в праздничные стихари.
— Идемте, святые отцы, — обратился я к испуганным
священникам. — Смотрите, зеленые юнцы оказались куда смелее, чем вы,
убеленные сединами старцы. Который сейчас час? Пора открывать крестный ход.
Когда часы пробьют двенадцать, я начну служить мессу. Для католиков,
протестантов и язычников. Я не в силах преодолеть раздоры, существующие между
ними, не в силах привести их всех в Царствие Небесное. Все, что я могу, это
призвать в этот храм Младенца Христа. В эту ночь он вновь родится в нашей
долине. Вновь свершится великое чудо, которое происходит каждый год.
Я вышел из ризницы и, обращаясь к замершей в ожидании толпе,
возвысил голос.
— Сделайте все приготовления, необходимые для
Рождественского крестного хода, — провозгласил я. — Решите, кто из
вас достоин быть святым Иосифом и кто Непорочной Девой Марией. Если в деревне
есть новорожденное дитя, принесите его в храм — я опущу его в ясли, прежде чем
взойти в алтарь и отслужить праздничную мессу. Сегодня ночью мы увидим Святое
Семейство во плоти. Сегодня ночью святыми станут жители нашей долины. Но и те
из вас, кто предпочитает наряды из звериных шкур, тоже примут участие в
крестном ходе. Они поклонятся младенцу, лежащему в яслях, как некогда вол,
агнец и осел поклонились новорожденному Христу. Поторопитесь же, моя верная
паства. Времени осталось немного.
Лица собравшихся сияли восторгом и изумлением. Казалось,
благодать Господня снизошла на толпу. Вдруг я заметил крошечную скрюченную
старушонку, которая неотрывно смотрела на меня из-под толстого грубого платка.
Я успел рассмотреть ее блестящие глаза и беззубую улыбку. Внезапно она исчезла,
словно растворилась в толпе. В этом нет ничего удивительного, сказал я себе.
Мало ли в деревне горбатых старух. Принадлежи эта женщина к маленькому народу,
она не осмелилась бы войти в церковь. Ведь маленькие существа — слуги дьявола,
и свет Христовой любви невыносим для них.
Я закрыл глаза, сложил руки так, чтобы они представляли
собой подобие остроконечного церковного купола, и начал вполголоса напевать
церковный гимн, старинный и прекрасный:
Приди, приди, Иммануил,
Спаси плененный Израиль,
Что в одиночестве поет,
Пока Сын Божий не придет…
Множество голосов присоединились ко мне. Нежный звук флейты
подхватил мелодию. Потом в хор вплелись приглушенные раскаты тамбуринов и
барабанов.
Ликуй! Ликуй! Иммануил
Придет к тебе, О Израиль!
Сверху, с башни, донесся колокольный перезвон. Но не тот,
что призван изгонять дьявола, а мерный, настойчивый и неспешный, но при этом
радостный и чистый благовест, зовущий в церковь верующих, живущих в горах, в
долине и на побережье.
В толпе раздались испуганные восклицания:
— Протестанты услышат колокольный перезвон! Они
ворвутся в город, уничтожат наш собор и перебьют всех нас!
Однако эти малодушные вопли были заглушены другими, более
громкими, ликующими восклицаниями:
— Эшлер, святой Эшлер, отец Эшлер, ты снова с нами! Наш
святой вернулся на родную землю!
— Пусть раздастся звон, изгоняющий дьявола! —
приказал я. — Пусть все ведьмы и колдуны, эти пособники зла, оставят нашу
долину! Пусть услышат этот звон протестанты и в страхе устремятся прочь.
Ответом мне были громкие одобрительные крики.
Тысячи голосов слились в единый хор, распевая праздничный
гимн. Я удалился в ризницу, дабы надеть полное торжественное облачение,
драгоценную ризу и сутану из зеленого атласа, сплошь расшитую золотом. Надо
сказать, что маленький Доннелейт обладал церковными облачениями, которые по
роскоши и красоте не уступали тем, что я видел в богатой благоденствующей
Флоренции. Вскоре я выглядел так, как приличествует выглядеть служителю Бога в
часы величайшего праздника. Остальные священники тоже надели праздничные
одеяния. Юные служки принесли свечи, необходимые для крестного хода. Мне
сообщили, что все новые верующие приходят к собору, и все они, даже те, кто
ранее страшился делать это, несут зеленые рождественские ветви.
Тогда я обратился к Господу с молитвой:
— Отец наш Небесный, если этой ночью мне суждено
умереть, вверяю душу мою в твои руки.
Близилась полночь, однако время для того, чтобы начинать
крестный ход, еще не настало. Опустившись на колени в ризнице, я предавался
молитве, просил Господа укрепить мой дух, просил святого Франциска придать мне
мужества. Подняв голову, я увидел, что в дверях ризницы стоит моя сестра,
одетая в длинный зеленый плащ с капюшоном. Тонкой белоснежной рукой она сделала
мне знак выйти в соседнюю комнату.