— Я служитель Бога и верный последователь святого
Франциска Ассизского, — изрек я. — Я явился в эту долину, дабы
отслужить здесь Рождественскую мессу, и вы напрасно чините мне препятствия. Все
ваши усилия тщетны, ибо я — Эшлер и место мое по правую руку от Господа.
Сказав это, я устремился в собор. Едва я переступил порог
храма, тысячи людей, ожидавших начала праздничной службы, разразились
приветственными криками. Голова у меня шла кругом. Однако все бессвязные
угрозы, обещания и подозрения, которые мне только что пришлось выслушать, я
считал искушениями дьявола.
Воздевая руки для благословения, я прошел через
расступившуюся передо мной толпу. In Nomine Patris, et filii, et spiritus
sancti, amen
[42]
. Ко мне подошли красивая молодая девушка,
которой во время сегодняшней мистерии предстояло исполнить роль Девы Марии, и
румяный юноша — ему выпала честь изображать святого Иосифа. Голову Марии
покрывала белая вуаль, а Иосиф еще не имел собственной бороды и потому привязал
бороду из пакли. На руки мне опустили прелестного пухленького младенца всего
нескольких дней от роду.
Среди верующих я заметил людей, наряженных в звериные шкуры.
В руках у них тоже горели свечи. Свечей было такое множество, что, казалось,
сияние их залило всю долину. В городе свечи горели на каждой улице, в каждом
окне. И скоро Свет Христов должен был спуститься в храм, где все мы пребывали в
трепетном ожидании!
На какую-то долю секунды перед моими глазами вновь мелькнул
один из крошечных уродцев — горбатый, с ног до головы закутанный в шерсть и
мех. Однако ничего чудовищного в нем не было. Скорее, это жалкое существо
напоминало карлика, подобного тем, что часто встречаются на улицах Флоренции.
По крайней мере, я внушил себе, что это именно так. В том, что люди старались
держаться от маленького горбуна подальше и испуганно отворачивались, когда он
проходил мимо, не было ничего удивительного. В своем невежестве эти простые
крестьяне и ремесленники боялись всего необычного, и их нельзя было упрекать за
это.
Церковный колокол начал отсчитывать двенадцать ударов.
Наступил великий момент. Христос вновь явился в мир. В церковь вошли волынщики
в клетчатых шотландских юбках. Вбежали маленькие дети, в своих белых платьицах
подобные ангелам. Толпа становилась все гуще. Казалось, все жители города,
богатые и бедные, одетые в лохмотья и нарядные, собрались в эту ночь в церкви.
Голоса молящихся слились в единый ликующий хор, повторявший:
«Христос родился! Христос родился!» До слуха моего вновь донеслись переливы
флейты, дробь барабанов и тамбуринов. Как всегда, ритм захватил мои чувства.
Перед глазами у меня все расплывалось, однако я сделал несколько шагов вперед,
неотрывно глядя на алтарь и на ясли, устроенные справа от него, перед
мраморными перилами. Ребенок, которого я держал на руках, громко закричал,
словно тоже хотел сообщить всему миру благую весть, и забил своими хорошенькими
пухлыми ножками.
Взглянув на младенца, я вспомнил, что никогда не был таким,
как он. Никогда не был подобным чудом. Я по-прежнему не знал, кто я. Какие-то
древние предания, забытые языческие культы окутывали тайну моего рождения. Но
сейчас все это не имело значения. Несомненно, Отец Небесный в эту минуту
смотрел на меня! И, конечно же, он знал, как велика моя любовь к нему и к
людям, собравшимся в его храме, к Младенцу Иисусу, рожденному в Вифлееме, и ко
всякому, кто произносит его святое имя. Бесспорно, святой Франциск тоже смотрел
на меня, своего верного последователя, и сердце его преисполнялось радости.
Наконец я достиг яслей, благоговейно преклонил колени и
опустил младенца на сено, покрытое льняной пеленкой. Бедный маленький Христос!
Он горько заплакал, желая, чтобы его вновь взяли на руки. Слезы заструились по
моим щекам — слезы умиления перед совершенством этого крошечного тельца, перед
сиянием чудных голубых глаз и звучанием детского голоса.
Я отступил назад. Дева Мария опустилась перед яслями на
колени. По правую руку от нее то же сделал юный святой Иосиф. Вошли пастухи —
самые настоящие пастухи из окрестных деревень, с живыми баранами на плечах. В
церковь ввели корову и вола. Пение становилось все более громким и
сладкозвучным, трели флейт и раскаты барабанов гармонично сливались с
человеческими голосами. В упоении я тихонько покачивался из стороны в сторону.
Взор мой застилали слезы. Охваченный сладкой печалью, я вдруг осознал, что,
полностью отдавшись во власть музыки, еще ни разу не взглянул на изображение
святого Эшлера. Проходя через центральный неф, я забыл посмотреть на витражное
окно. Впрочем, это не столь важно, сказал я себе. В конце концов, это всего
лишь витраж, кусочки цветного стекла.
А мне предстояло сотворить живого Христа. Алтарные служки
замерли в ожидании. Я подошел к ступеням алтаря и произнес латинские слова,
исполненные великого смысла.
Я взошел на алтарь Господа.
И когда колокол зазвенел, давая знать, что святая минута
настала, вино и хлеб превратились в Тело и Кровь Господню. Золотая чаша сияла в
моих руках. Я вкусил Тела Господня. Я вкусил Крови его.
Когда я повернулся, дабы даровать верующим Святое причастие,
все собравшиеся в церкви — молодые и старые, крепкие и хилые — устремились ко
мне сплошным потоком. Каждый жаждал скорее приобщиться к великому таинству,
только что свершившемуся в этом храме.
В вышине, под стрельчатыми сводами огромного собора,
метались тени, однако свет — святой, благодатный свет — проникал в каждый угол,
изгоняя мрак. Он касался холодных каменных плит и согревал их.
Чтобы получить Святое причастие, к алтарю приблизился мой
отец, лаэрд, глава клана. За ним следовала моя сестра, Эмалет. Взгляд ее был
исполнен тревоги и страха. Приблизившись ко мне, она склонила голову как можно
ниже, дабы никто не заметил, что я не позволил ей вкусить Тела и Крови
Господней. Потом настал черед моих многочисленных родственников, как мужчин, так
и женщин, и представителей других ветвей клана Доннелейт. Вслед за ними к
алтарю подошли землепашцы и пастухи, живущие в долине, городские купцы и
ремесленники. Поток верующих не иссякал еще очень долго.
Судя по всему, обряд Святого причастия длился не менее часа.
Несколько чаш опустело. Наконец все жители долины приобщились к великому
таинству. Теперь Христос жил в их сердцах.
В Италии мне нередко доводилось принимать участие в
Рождественской мессе, но никогда прежде — ни в храме Господнем, ни под сводом
небес, усыпанных яркими звездами, — я не испытывал подобного блаженства.
Но сейчас, произнеся заключительные слова мессы: «Идите с миром!» — я ощутил
небывалый прилив счастья. И лица людей, меня окружавших, тоже сияли
благочестием, мужеством и отвагой.
Удары колокола учащались и становились все громче, в них
звучали торжество и ликование. Флейты выводили радостную мелодию, которую
подхватывали раскаты барабанов.