— Уверена, все, что здесь говорится, правда, —
продолжала она. — Иначе и быть не может. Или, ты думал, что сможешь всю
жизнь водить шашни с дьяволом и не поплатиться за это?
— Но я никогда не был уверен в том, что этот дух —
дьявол, — возразил я. — Во времена, когда я родился, в Ривербенде не
было ни Бога, ни дьявола. И я лишь использовал возможности, которые были мне
предоставлены.
— И за эти деяния гореть тебе в аду, — завершила
Карлотта. Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
Мне хотелось еще многое сказать Карлотте, убедить ее в том,
что она ошибается. Хотелось поведать ей обо всем, что некогда произошло в этих
стенах. Но она резко встала из-за стола и, бросив салфетку, словно это была дуэльная
перчатка, вышла прочь.
Итак, она поделилась пророчеством с Мэри-Бет…
Когда немного погодя Мэри-Бет вошла в столовую, я бормотал
себе под нос жуткие слова:
— Кто не человек, должен быть уничтожен…
— Дорогой, прошу тебя, хватит волноваться из-за
пустяков, — проворковала она. — Тебя уже ждут в машине. Желаю
приятной прогулки.
И действительно, когда я вышел из парадной двери, мой «
Штутц-Бэркат» был в полной готовности. Бока его сверкали на солнце, Лайонел и
Стелла нетерпеливо переминались рядом. Мы двинулись в город, проехали по
Амелия-стрит, однако не стали останавливаться, чтобы повидать Эвелин, опасаясь,
что наш визит принесет ей больше вреда, чем пользы.
Итак, мы отправились в Сторивилл, туда, где располагались
публичные дома, которые я столь часто посещал в прежние времена.
Полагаю, домой мы вернулись лишь к рассвету. Ночь эту я
помню с особой отчетливостью, ибо это была последняя из множества веселых
ночей, проведенных мною в Сторивилле. Мы слушали джаз, пели, а потом я вместе
со своими юными спутниками отправился прямиком в гостиную одного из борделей.
Давние мои приятельницы были шокированы, увидев меня в таком обществе. Однако
обитательницы борделей привыкли ко всему, и в таких заведениях за деньги можно
удовлетворить любую прихоть.
Стелла была в восторге. «Вот это жизнь! — восклицала
она. — Вот это жизнь!» Она осушала стакан за стаканом шампанского и
танцевала без устали. Что до Лайонела, то он, похоже, пребывал в некоторой
растерянности. Но меня это ничуть не волновало. Я знал, что смерть моя близка.
Я сидел в битком набитой гостиной Лулу Уайт, слушал рэгтайм, исполняемый на
раздолбанном фортепиано, и в голове у меня вертелась одна лишь мысль: « Я
умираю… Умираю!» Подобная перспектива страшила меня точно так же, как и всякого
другого человека. Я считал себя центром мироздания. Весь мир вращался вокруг
Джулиена Мэйфейра. И Джулиен знал, что скоро над его миром разразится буря, но
его уже не будет здесь, он ничем не может помочь тем, кто останется после него.
Конец всем наслаждениям, приключениям и победам, которых Джулиен испытал
немало. Вскоре он навсегда покинет эту землю. Как и любой другой человек, он
будет покоиться в могиле.
Утром, вернувшись домой, я поцеловал мою милую Стеллу и
сказал, что сегодняшняя ночь была на редкость чудесной. А потом вернулся в свою
мансарду, чтобы уж более не покидать ее.
Ночь за ночью я лежал в темноте, погруженный в раздумья.
Что, если после смерти я каким-либо образом смогу вернуться в этот мир? Что,
если, подобно давнему моему знакомому, я обречен на то, чтобы скитаться здесь
вечно?
Как бы то ни было, если это Эшлер, один из многих Эшлеров,
святой, король язычников, призрак, исполненный жажды мщения, просто человек…
Вдруг в темноте до меня донесся шум. Кровать моя задрожала. Слова пророчества
вновь пришли мне на память: « Кто не человек…»
— Зачем ты пришел? — спросил я. — Чего ты
хочешь — потревожить или успокоить меня?
— Умри с миром, Джулиен, — донесся до меня его
голос. — В первый же день, когда мы с тобой пришли в этот дом, я открыл
тебе свои тайны. Я сказал тебе, что это именно то место, куда ты сможешь
вернуться, вырвавшись из объятий вечности. Не случайно этот дом подобен
старинному замку. Запомни фрески на стенах этого дома, Джулиен, запомни и сами
стены. Сквозь дымку времени ты увидишь их с невероятной отчетливостью. Но тогда
ты не внял моим урокам, Джулиен. Возможно, сейчас ты окажешься понятливее? Я
слишком хорошо знаю тебя. Ты жив. А пока ты жив, ты не желаешь слышать о
смерти.
— Не думаю, что ты много знаешь о смерти, —
заметил я. — По-моему, ты куда лучше разбираешься в том, что значит жить,
желать и добиваться своей цели. Но что такое смерть, тебе неведомо.
Я встал с кровати и повернул ручку виктролы, надеясь, что
музыка, как всегда, прогонит его прочь.
— Да, вернуться в этот мир после смерти, — едва
слышно прошептал я. — Я очень хочу вернуться. Я хочу остаться здесь, на
земле, хочу стать частью этого дома. Но Господи, я клянусь, клянусь своей
душой, причина этого желания вовсе не в том, что я слишком жаден до жизни и
никак не могу насытиться ею. Я знаю, что история стремится к своему
трагическому концу, неугомонный демон по-прежнему творит свои темные дела, и не
могу оставить свою семью в такое время. Я хочу помочь им, хочу стать
ангелом-хранителем, способным их защитить. О Господи, как горько мне сознавать,
что я лишен веры. Я не верю ни во что, кроме Лэшера и себя самого.
Закончив свою речь, я принялся расхаживать по комнате. Я
ходил и ходил, а виктрола играла вальс Виолетты, мелодию, исполненную беззаботной
радости, способную прогнать любую печаль.
А потом настал воистину уникальный момент, подобного
которому я не испытывал прежде. За всю мою долгую жизнь никому и никогда не
удавалось застичь меня врасплох. И вот это случилось впервые — случилось в тот миг,
когда я увидел в своем окне личико девочки, безрассудного ребенка, забравшегося
на крышу террасы.
Я поспешно распахнул отсыревшую, неподатливую раму.
— Эвелин, — пробормотал я.
Благоуханная, нежная, насквозь промокшая под весенним
дождем, она оказалась в моих объятиях.
— Как ты попала сюда, дорогое мое дитя? — спросил
я.
— Взобралась по решетке, дядюшка Джулиен, только и
всего. Ведь твоя мансарда — это не тюрьма, правда? И я буду приходить к тебе.
Буду оставаться у тебя надолго.