За это время все мы имели немало возможностей
удостовериться, что Эви действительно предоставлена относительная свобода.
Ричард частенько катал ее на автомобиле вместе со Стеллой. Каждое воскресенье
Тобиас водил ее к мессе.
Эвелин навещала меня всякий раз, когда у нее возникало такое
желание, причем, как правило, входила через парадную дверь. Однако бывали ночи,
когда она предпочитала карабкаться по решетке и представала передо мной подобно
бесстрашной маленькой богине. Ее отвага и страсть заставляли мою кровь
закипать, пробуждая огонь желания. Часами мы лежали, сплетясь телами, целуя и
лаская друг друга. Не чудо ли, что на склоне дней мне выпала участь стать
искусным любовником для столь юного существа. Я открыл ей некоторые свои тайны,
но далеко не все.
Не иначе как милостивый Бог послал мне этот дивный дар на
прощание.
— Джулиен, я тебя люблю, — как-то раз сообщил
хитроумный Лэшер, незваным появляясь в моей комнате. Без сомнения, он
рассчитывал, что я заведу большую виктролу, так как в последнее время
пристрастился к музыке. — С чего ты взял, что кто-то намерен причинить
вред Эвелин? Зачем тебе эта девочка? Я тоже вижу будущее. Вижу далеко вперед.
Мы сохраним все то, что приобрели.
Однажды вечером, когда Мэри-Бет вернулась домой, я усадил ее
рядом и поклялся, что не открыл девочке ни одного важного секрета. А еще я попросил
ее после моей смерти заботиться об Эвелин.
На глазах Мэри-Бет выступили слезы; за все эти годы мне лишь
несколько раз доводилось видеть ее плачущей.
— Джулиен, я вижу, ты совсем не понимаешь меня, не
понимаешь, на что направлены все мои усилия. Всю свою жизнь я из кожи вон
лезла, чтобы сплотить нашу семью, сделать ее еще более могущественной,
многочисленной и влиятельной. Я хотела, чтобы Мэйфейры были счастливы! Неужели
ты думаешь, я способна причинить вред девочке, в жилах которой течет наша
кровь? Дочери Кортланда? О Джулиен, подобные подозрения разбивают мне сердце.
Прошу тебя, не отказывай мне в доверии. Не сомневайся, я знаю, что делать, и
все мои дела и помыслы устремлены на благо нашей семьи. Жизнь твоя близится к
концу, Джулиен. Прошу, не уходи от нас в тоске и тревоге. Гони прочь все
страхи. Не позволяй им отравить твои последние часы. Если понадобится, я буду
проводить с тобой дни и ночи. Умри спокойно. Мы — семья Мэйфейр, великий и
славный клан. И за эти годы нам удалось пройти колоссальный, поистине
впечатляющий путь. Ты можешь быть уверен в том, что мы сохраним свою власть и
богатства.
Ночь проходила за ночью. Я лежал, вперившись взглядом в
темноту. Потребности в сне я более не испытывал.
К этому времени я уже знал, что Эвелин носит под сердцем мое
дитя. Господь беспощаден к старикам. Так же как и молодые, мы сгораем от любви
и даже на пороге смерти способны оплодотворить юное лоно. Какое ужасное
стечение обстоятельств! Но Эвелин, судя по всему, не догадывалась, что в ней
зреет новая жизнь. Я же предпочитал молчать об этом.
Единственным, кому я доверился, был Кортланд. Я вызвал его к
себе и дал соответствующие наставления. В том, что, как только беременность
Эвелин перестанет быть тайной, на Амелия-стрит разразится буря, я не
сомневался. И надеялся лишь, что некоторые юридические акты, которые я оформил
с помощью Кортланда, в любой ситуации смогут обеспечить безопасность как самой
Эвелин, так и ее будущего ребенка.
Вновь наступила ночь, безмятежная, теплая. Если мне не изменяет
память, умер я в самом разгаре лета. Да, конечно, так оно и было. Точно помню,
мирты в саду были сплошь покрыты розовыми цветками.
Перед смертью я всех отослал прочь. Я чувствовал, что мне
осталось совсем немного. Лежа на высоких подушках, я глядел в окно, на легкие
кружевные облака, проплывавшие над верхушками деревьев.
Мне хотелось вернуться прошлое, в Ривербенд моего детства,
хотелось вновь оказаться на коленях у Мари-Клодетт. Мне хотелось узнать, кем
был тот молодой человек, который похищал рабов и доставлял их в покои
Маргариты, которая творила над ними свои жестокие опыты. Откуда он взялся, этот
безрассудный и преданный рыцарь?
Я лежал неподвижно и в какое-то мгновение сделал страшное
открытие. Впрочем, в этом открытии не было ничего удивительного. Я всего лишь
понял, что больше не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не могу сесть, не могу
поднять голову. Мои члены отказались повиноваться. Смерть наклонилась надо
мной, и холод, исходящий от нее, сковал мое стынущее тело.
Однако Бог, как видно, пожелал доказать, что существует даже
для самых закоренелых грешников, ибо в это мгновение в окне появилась Эвелин.
Ее белые нежные руки цеплялись за виноградные лозы.
Она стояла на крыше террасы, и сквозь оконное стекло до меня
доносился ее звонкий голосок:
— Открой окно, дядя Джулиен! Это я, Эви! Впусти меня.
Но, увы, я не мог пошевелиться. Я смотрел на нее, и глаза мои застилали слезы.
«О моя дорогая девочка», — хотелось мне прошептать, но
с губ моих не сорвался ни единый звук.
Тогда Эвелин, пустив в ход свой ведьмовской дар, слегка
коснулась окна, и рама тут же распахнулась. Девочка спрыгнула с подоконника,
бросилась ко мне и обняла за плечи. К тому времени я так исхудал и иссох, что
ей не составило труда приподнять меня. Она прижала меня к груди и покрыла мое
лицо поцелуями.
— О мой дорогой, я здесь, рядом с тобой…
Глядя поверх ее плеча, я заметил, что на небо набежали
свинцовые тучи. Надвигалась гроза. Я слышал, как первые дождевые капли упали на
крышу террасы. Брызги залетали в окно, я ощущал их на своем лице. Неистовые
порывы ветра раскачивали деревья в саду. Я прислушивался к его завываниям и
слышал в них стоны и рыдания Лэшера. Это он клонил к земле деревья, исторгая из
груди горестные крики. Так было и в день смерти моей матери, и в день смерти
матери моей матери…
Да, уход ведьмы из этого мира неизменно сопровождала буря. Я
тоже принадлежал к племени ведьм. Теперь настал мой черед уходить, и буря
разразилась в честь моей смерти.
Глава 24
Они стояли в тумане, образуя подобие круга. Откуда-то
доносился приглушенный грохот. Возможно, то были отдаленные раскаты грома.
Никогда прежде он не видел таких угрюмых и мрачных людей.
Невежество и бедность — вот все, что досталось им в удел. Стоило взглянуть на
них, в глаза бросались зловещие признаки нищеты и скверных условий жизни. Он
различил, что один из них — горбун, у другого вместо ноги деревяшка, а руки
ребенка неестественно коротки. Да и все прочие — истощенные, грубые, уродливые,
в мрачных серых и коричневых одеяниях — внушали страх. Грохот по-прежнему не смолкал.
Нет, для грома он был слишком монотонным. Слышат ли они этот странный звук?