Видимо, Майк о чем-то проболтался однажды, приняв в заднем
помещении «Чикчарни» наркотики. Руди это настолько заинтересовало, что он
составил снадобье, несколько иное, чем «Розовый рай» — и, наверное, не один
раз. Это могло быть одной из тех коварных ловушек, о которых я слыхал. И после
этого Руди обслуживал Майка и выведал у него всю историю, и почувствовал, что
запахло долларами. Только Пол оказался куда умнее, чем он думал. Когда Руди
затребовал плату за молчание и Майк сказал об этом Полу, Пол выдал идею о
«помешательстве» дельфинов в парке и предложил Майку поучаствовать в этом —
чтобы он предложил Руди встретиться с ним в парке для получения платы.
Остальное было окутано какой-то дымкой, потому что упоминание о дельфинах
сдерживало его. Но он, очевидно, поджидал в условленном месте, и они с Майком
занялись Руди, когда тот добрался до места засады; один держал жертву, а другой
обрабатывал шантажиста дельфиньей челюстью. Но было не совсем ясно: или Майк
был ранен в схватке с Руди и Пол решил прикончить его и придать и ему вид
дельфиньей жертвы, или же он спланировал эту часть заранее и после первого
убийства напал на Майка, застав его врасплох. В любом случае дружба между ними
со временем ослабела, и дело с шантажом окончательно рассорило их.
Примерно такой рассказ я выслушал, перемежая его бормотание
своими наводящими вопросами. Очевидно, убийство Майка потрясло его больше, чем
он предполагал. И он по-прежнему называл меня Майком, говорил, что сожалеет о
случившемся, и я поддерживал его бред.
Прежде, чем я сумел вытянуть из него что-либо еще, вернулся
Бартелми и спросил меня, как идут дела.
— Пол бредит, — ответил я, — и больше ничего.
— Я чуть подольше проведу декомпрессию. Может быть, это
приведет его в чувство… Нам осталось немного, и нас уже ждут.
— Хорошо.
Но декомпрессия не привела его в чувство. Он оставался все
таким же. Я пытался его перехитрить, вытянуть из него что-нибудь еще, особенно
насчет источника алмазов — но что-то вышло наперекосяк. Он начал реагировать
по-другому.
Он бросился на меня, схватил за глотку, но я отбил атаку,
удерживая его на месте. Он уступил, заплакал, забормотал в ужасе, что признался
во всем. Я разговаривал с ним медленно, тихо, пытаясь утешить его, вернуть к
прежнему, доброжелательному восприятию действительности. Но ничего не помогало,
и я замолчал, оставаясь начеку.
Потом он задремал, и Бартелми продолжил декомпрессию. Я
следил за дыханием Пола и время от времени проверял пульс, но, казалось,
ухудшения не наступало.
К тому времени, когда мы добрались до станции, декомпрессия
была закончена полностью, и я открыл люк и вышвырнул наше снаряжение. Пол
вздрогнул, открыл глаза, уставился на меня и сказал:
— Это была судьба.
— А как вы себя теперь чувствуете?
— Нормально, мне кажется. Только устал: на ногах не
удержусь.
— Позвольте подать вам руку.
— Спасибо.
Я помог ему выбраться из камеры и опуститься на сидение
приготовленного кресла на колесиках. Там были и молодой врач, и Кашел, и Димс,
и Картер. Я не мог помочь желающим узнать, что происходит в этот момент в
голове у Пола. Доктор проверил сердцебиение, пульс, давление, посветил ему в
глаза и уши и заставил кончиком пальца дотронуться до кончика носа. Затем он
кивнул, махнул рукой, и Бартелми покатил кресло к амбулатории. Доктор прошел
часть пути, разговаривая с ним. Затем он вернулся с полдороги и попросил меня
рассказать обо всем, что произошло.
Я так и сделал, опустив только ту часть истории, о которой
узнал из бреда. Затем доктор поблагодарил меня и снова повернул к амбулатории.
Я быстро догнал его.
— На что это похоже? — спросил я.
— На азотное опьянение, — ответил врач.
— А не похоже на какую-то особую его форму? — уточнил я. — Я
имею в виду то, как он реагировал на декомпрессию и вообще?
Он пожал плечами.
— Люди по-разному устроены и не похожи друг на друга не
только внешне, но и внутренне, — пояснил он. — Сколько бы вы ни изучали
физиологию человека, вы все равно не сможете сказать, как он станет вести себя,
выпив — будет веселым, печальным, буйным, сонным. То же и здесь. Думается, он
только теперь приходит в норму.
— Без осложнений?
— Ну, я хочу сделать электрокардиограмму сразу же, как
только мы доставим его в амбулаторию. Но, думаю, с ним все в порядке. Слушайте,
а там, в амбулатории, есть декомпрессионная камера?
— Весьма вероятно. Но я здесь новичок. Я не уверен.
— Ну, а почему бы вам не пойти с нами и не выяснить? Если ее
там и нет, то я хотел бы затащить туда подводный ее вариант.
— О?
— Только из предосторожности. Я же хочу оставить парня в
амбулатории на всю ночь с кем-нибудь, кто станет приглядывать за ним. Если
будет рецидив, то неплохо будет иметь эту штуку под рукой, чтобы еще раз
провести декомпрессию.
— Понятно.
Мы поймали Бартелми у дверей. Другие же тоже были там.
— Да, в амбулатории есть камера, — сказал Бартелми в ответ
на вопрос врача. — Я посижу с ним.
Сидеть вызвались все, и ночь в конце концов была разделена
на три вахты: Бартелми, Фрэнк и Энди соответственно. Каждый из них, конечно,
был хорошо знаком с оборудованием для декомпрессии.
Фрэнк подошел и тронул меня за руку.
— Раз уж мы сейчас не можем ему помочь, — сказал он, — то,
может быть, все-таки пообедаем?
— О? — сказал я, автоматически поглядев на часы.
— Сядем за стол около семи вместо шести тридцати, — сказал
он с улыбкой.
— Прекрасно. Только мне нужно время, чтобы принять душ и
переодеться.
— Ладно. Приходите сразу же, как только будете готовы. У нас
еще останется время, чтобы выпить.
— Порядок. А выпить хочется. До скорого.
Я пошел в свой коттедж и принял душ. Новых любовных
записочек не поступало. Ну, а камешки по-прежнему покоились в мусоросборнике. Я
причесался и пошел обратно через остров.
Когда я был около лаборатории, показался доктор,
разговаривающий через плечо с кем-то в дверях. Вероятно, его собеседником был
Бартелми. Подойдя, я увидел в руках врача чемоданчик.
Он пошел прочь. Увидел меня, кивнул и улыбнулся.