— Держите, — и Шанталь протянула ружье
чужестранцу. — Никто не знает, что мы с вами знакомы. В гостиничном формуляре
вы указали о себе ложные сведения. Вы можете уехать, когда пожелаете, и,
насколько я понимаю, можете скрыться где угодно, в любом уголке мира. Вам даже
прицеливаться не надо — просто направьте на меня дуло и нажмите на курок. Заряд
состоит из маленьких кусочков свинца, которые разлетаются конусом. С такими
патронами ходят на крупную дичь. И на людей. Вы можете даже смотреть в другую
сторону, если вам не хочется видеть, как картечь разворотит мое тело.
Чужестранец положил палец на спусковой крючок,
прицелился в ее сторону, и Шанталь с удивлением заметила, что двустволку он
держит привычно и правильно, как человек, умеющий владеть оружием. Так они
простояли довольно долго: Шанталь знала, что, если чужестранец поскользнется
или вздрогнет от внезапного появления зверя или птицы, палец его дернется и
ружье выстрелит. В этот момент она осознала, сколь по-детски наивным было ее
душевное движение: она пыталась бросить вызов этому типу, всего лишь чтобы
подразнить его — пусть-ка сам сделает то, что предлагает сделать другим.
А чужестранец между тем продолжал направлять
ружье на Шанталь, он не моргал, и руки его не дрожали. Теперь уже было поздно;
теперь уж он сам был убежден, что оборвать жизнь девушки, бросившей ему вызов,
— недурная, в сущности, идея. Шанталь готова была взмолиться о пощаде, но он
опустил ружье раньше, чем она успела вымолвить слово.
— Я почти физически ощущаю твой страх, —
проговорил он, протягивая ей ружье. — Я чувствую запах пота, струящегося у тебя
по лицу, хоть он и перемешивается с каплями дождя; несмотря на ветер, который с
адским шумом раскачивает деревья, я слышу, как, едва не выскакивая из груди,
колотится твоё сердце.
— Сегодня вечером я сделаю то, о чем вы меня
просили, — сказала Шанталь, делая вид, будто не слышала произнесенных им слов,
в которых все было чистой правдой. — В конце концов, я хотела понять все-таки
вашу натуру, распознать, чего в вас больше — зла или добра. Кое-что я вам
только что продемонстрировала: несмотря на все чувства, которые я испытывала
или перестала испытывать, вы могли спустить курок. Могли, да не спустили.
Знаете почему? Потому что струсили. Используете других для того, чтобы
разрешить ваши собственные конфликты, а занять собственную позицию — не
способны.
— Один немецкий философ сказал как-то раз:
«Даже у Бога есть ад: это его любовь к людям». Нет, Шанталь, я не струсил. Я и
не такие курки спускал, а точнее говоря, я производил оружие, которому твоя
двустволка в подметки не годится, производил и продавал по всему миру. И все
это было вполне законно и легально — с разрешения правительства, с уплатой
экспортных сборов и прочих налогов. Я женился на той, кого любил, у меня были
две прелестные дочки, и я всегда умел требовать и получать все, что мне
причиталось.
Не в пример тебе — ведь ты считаешь, будто
судьба преследует тебя, — я всегда был способен к действию, всегда готов
бороться с многочисленными враждебными силами, противостоявшими мне. Готов был
одни битвы проиграть, другие — выиграть, поскольку понимал, что поражения и
победы неотделимы от жизни всякого человека, если не считать трусов, ибо трусы
не терпят поражений, но и побед не одерживают.
Я много читал. Я ходил в церковь. Я боялся
Бога и чтил его заповеди. Я занимал очень высокооплачиваемую должность
директора гигантской компании. Получал комиссионные с каждой сделки и
зарабатывал достаточно, чтобы содержать жену, детей, внуков и правнуков, ведь в
торговле оружием крутятся самые большие в мире деньги. Я знал важность каждой
партии, которую отправлял, потому что лично следил за делами; я обнаружил
несколько случаев коррупции и выгнал виновных вон, а незаконные продажи
приостановил. Мое оружие производилось для защиты порядка, без которого, как я
считал, невозможны прогресс и созидание.
Чужестранец подошел к Шанталь вплотную и обнял
ее за плечи: он хотел, чтобы она видела его глаза и верила в правдивость его
слов.
— Ты, вероятно, считаешь, что хуже оружейных
фабрикантов нет людей на свете. Может быть, так оно и есть. Но все дело в том,
что еще пещерный человек начал использовать оружие — сначала для того, чтобы
добыть себе пропитание, а сразу вслед за тем — чтобы получить власть над
другими. Мир жил без земледелия, обходился без скотоводства, не знал религии,
не ведал музыки — но без оружия не существовал ни дня. Он подобрал с земли
камень.
— Вот оно — самое первое оружие, великодушно
предоставленное матерью-природой тем, кто в доисторические времена сталкивался
с дикими животными. Такой вот камень однажды спас жизнь человеку, от которого в
бесчисленной череде поколений родились ты и я. Не будь у него этого камня,
плотоядный убийца сожрал бы его и десятки миллионов людей не появились бы на
свет.
Ветер усилился, дождь заливал им лица, но
Шанталь и чужестранец не сводили глаз друг с друга.
— Подобно тому, как многие бранят охотников, а
Вискос радушно принимает их, ибо живет благодаря им; подобно тому, как люди
ненавидят бой быков, однако после корриды покупают их мясо, полагая, что
животные умерли «славной» смертью, так многие поносят оружейников — но те будут
существовать до тех пор, пока не останется на всей земле ни одного вооруженного
человека. Ибо, если есть один, непременно должен быть и другой, иначе
произойдет опаснейший перекос.
— Но при чем тут Вискос?! — спросила Шанталь.
— При чем тут нарушение заповедей, преступление, кража, сущность человеческой
природы? При чем тут Добро и Зло? Чужестранец переменился в лице, и в глазах
его отразилась глубокая печаль.
— Вспомни, что я говорил тебе вначале: я
всегда старался действовать в соответствии с законом и привык считать себя, что
называется, «порядочным человеком». И вот однажды мне позвонили по телефону, и
женский голос — мягкий, но лишенный всякого выражения — сообщил, что
террористы, от имени которых она говорит, похитили мою жену и дочерей. В обмен
они требовали огромное количество того, что я мог им предоставить, — оружия.
Приказали держать этот разговор в тайне и пообещали, что, если я буду выполнять
их требования, моей семье ничего не грозит.
Женщина дала отбой, успев перед этим сказать,
что через полчаса я должен ждать ее звонка в такой-то кабине телефона-автомата
на вокзале. Еще она сказала, что мне не стоит чрезмерно волноваться — мою жену
и дочерей никто не обидит, и они будут освобождены несколько часов спустя после
того, как я пошлю по электронной почте распоряжение в один из наших зарубежных
филиалов. Справедливости ради скажу, что, хотя речь шла все же о незаконной
сделке, она вполне могла бы остаться никем не замеченной даже в той самой
компании, где я работал.