— По правде сказать, побывав в соборе, я в самом деле
переменил мнение о себе к лучшему, и письма читателей тут ни при чем. Я, как
это ни странно, обнаружил в своей душе любовь.
— Ну и прекрасно. Больше всего меня радует, что в своей
книге ты ни разу не обвинил Эстер. И себя тоже.
— Я научился не тратить на это время.
— Вот и славно. Вселенная берет на себя труд исправлять наши
ошибки.
— Ты считаешь, что исчезновение моей жены — нечто вроде
«исправления»?
— Я не верю в целебные свойства страдания и трагедии — они
случаются потому, что это часть нашего бытия, и потому не стоит воспринимать их
как кару. Вселенная указывает нам на наши заблуждения, когда лишает нас самого
важного — наших друзей. Если не ошибаюсь, именно это с тобой и происходит.
— Вот что я понял недавно: истинные друзья — это те, кто
оказывается рядом, когда происходит что-то хорошее. Они радуются нашим победам.
Ложные друзья появляются в трудные минуты и с печалью на лице демонстрируют,
что они — «с нами», хотя на самом деле наше страдание служит им в их убогой
жизни немалым утешением. В прошлом году, например, рядом со мной возникли люди,
которых я никогда прежде не видел. Они желали меня «поддержать». Мне это
ненавистно.
— Так бывало и со мной тоже.
— Я благодарен судьбе за то, что ты появилась в моей жизни,
Мари.
— Рано благодарить: наши отношения еще не обрели ни
прочности, ни достаточности. А я между тем подумываю, не перебраться ли мне в
Париж. Или, может быть, попросить тебя пожить в Милане? И в том, и в другом
случае на нашей работе это отразится не слишком сильно. Ты и так всегда
работаешь дома, а я — в других городах. Обсудим это или поговорим о другом?
— Второе предпочтительней.
— Будь по-твоему. Знаешь, твоя книга написана очень смелым
человеком. Больше всего меня поразило, что ты нигде, ни разу не даешь слова
этому юноше.
— Он меня не интересует.
— Еще как интересует. Уверена, что ты нет-нет да и спросишь
себя: «Почему она предпочла его?»
— Нет.
— Врешь. Я вот спрашиваю себя, почему мой сосед не
разведется со своей женой — никчемной, с вечной улыбкой на лице, с вечными
заботами о доме, о еде, о детях, о счетах. Я спрашиваю — значит, и ты тоже.
— Тебе хотелось бы, чтобы я сказал, что ненавижу его, — он
увел у меня жену.
— Нет. Мне хотелось бы, чтобы ты его простил.
— На это я не способен.
— Это и вправду очень трудно. Но выбора нет: если не
простишь — будешь постоянно думать о том, какое страдание он тебе причинил, и
эта боль не пройдет никогда. Пойми, я вовсе не считаю, будто ты должен любить
его. Я не говорю, что ты должен разыскать его. Я не предлагаю тебе сделать из
него ангела. Как, кстати, его зовут? Какое-то русское имя, если не ошибаюсь.
— Не важно.
— Вот видишь?! Ты даже не хочешь осквернить уста его именем.
Из суеверия?
— Ты хочешь знать, как его зовут? Пожалуйста — Михаил.
— Энергия ненависти неплодотворна. Энергия прощения,
выраженного через любовь, способна преобразить твою жизнь.
— Знаешь, ты напоминаешь мне сейчас какого-то тибетского
мудреца, чьи рассуждения очень хороши в теории, но неприменимы на практике. Не
забывай — я много раз был ранен.
— Да, внутри тебя до сих пор живет мальчик, который плакал
тайком от родителей и был самым слабым в классе. Ты до сих пор отмечен чертами
того юноши, которому не давались спортивные достижения. Который не пользовался
успехом у сверстниц. В твоей душе еще остались шрамы от того, как несправедливо
обходилась с тобою жизнь. Ну и что в этом хорошего?
— Откуда ты знаешь, что все это было со мной?
— Да уж знаю. По глазам вижу. Еще раз говорю — ничего
хорошего тебе это не принесло. Ничего, кроме постоянного желания жалеть себя,
ибо ты становился жертвой тех, кто сильнее. Или метнуться в другую крайность —
выступить в обличье мстителя, готового ранить еще сильней, чем ранили его
самого. Тебе не кажется, что ты даром теряешь время?
— Мне кажется, что я веду себя как человек.
— Это так. Но не как человек умный и рассудительный. Береги
время, отпущенное тебе на этом свете, помни, что Господь прощал, — прости и ты.
***
Оглядывая толпу людей, собравшихся в огромном супермаркете
на Елисейских полях, чтобы получить мою книгу с автографом, я размышлял:
скольким из них пришлось пережить то, что пережил я по милости Эстер?
Немногим. Одному-двоим. И все равно — большинство сочтет,
что эта книга написана про них.
Писательство — дело одинокое. Мало найдется профессий,
которые предполагали бы такое одиночество. Раз в два года я сажусь перед
компьютером, вглядываюсь в неведомое море моей души, и вот, заметив в нем
островки мыслей, требующих развития и исследования, всхожу на корабль под
названием «Слово» и решаю плыть к ближайшему острову. Одолеваю течения,
встречные ветры, шторма и шквалы, однако плыву на исходе сил, хоть и сознаю: я
отклонился от курса, и остров, к которому я направлялся, больше не виден на
горизонте.
Я сознаю это, но назад не поворачиваю — надо двигаться
вперед, иначе я застряну посреди океана, и в этот миг перед глазами у меня
проносится череда ужасающих картин: всю жизнь теперь я буду обречен вспоминать
свои былые триумфы или желчно брюзжать по поводу молодых писателей, потому что
мне не хватает отваги опубликовать новые книги. Но разве я не мечтал быть
писателем? И, значит, должен ставить слово к слову, сочинять абзац за абзацем,
главу за главой, писать до самой смерти, не давая успеху или провалу вогнать
меня в столбняк. В противном случае жизнь моя потеряет всякий смысл — тогда уж
лучше купить мельницу на юге Франции да возделывать свой сад. Читать лекции —
ведь это куда легче, чем писать? Удалиться от мира каким-нибудь
замысловато-таинственным образом, оставив вместо себя легенду, которая будет
тешить мою душу?
И вот под воздействием этих пугающих размышлений я
обнаруживаю в себе силу и отвагу, о которых и не подозревал: они помогают мне
дрейфовать в неведомую сторону моей души и в конце концов бросить якорь у
желанного острова. Дни и ночи я описываю то, что предстает моему взору,
спрашивая себя, почему я так поступаю, ежеминутно повторяя себе, что усилия мои
напрасны, что мне больше никому ничего не надо доказывать, что я уже достиг
всего, чего хотел, — да нет, гораздо большего: того, о чем и не мечтал.