Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 51

«Замолчите! — кричит всадник своим сопровождающим. — Проявите уважение к кардиналу!»

Пьеро ухмыляется младшему брату. На этот день назначена процессия, но приезд Пьеро затмевает все. В восторге он поворачивается к Дельфинио.

«Теперь и Пьеро может участвовать в процессии!» — говорит он своему наставнику.

«Боюсь, это невозможно, — отвечает Дельфинио. — У вашего брата, Джованни, есть более важные дела».

Всадники растянулись по дороге ярдов на тридцать, не меньше.

«К тому же уже поздно менять порядок процессии», — говорит Дельфинио, всем видом выражая крайнее смирение. На лице Пьеро написан гнев.

«Неужели?» Голос Пьеро полон презрения, он разворачивает лошадь — из-под копыт летит грязь — и мчится прочь, сквозь ряды своих сопровождающих. Те тоже разворачиваются и устремляются вслед за ним. На дороге царит хаос. Джованни зовет брата, но его голос не слышен из-за грохота копыт, Пьеро уже скрылся из виду, заслоненный своей свитой.

«Сегодня вы получаете кардинальскую шапку», — напоминает ему Дельфинио.

«Вы не любите Пьеро, — с вызовом заявляет старику Джованни. — Почему?»

«Мы уже опаздываем», — говорит Дельфинио.

В тот вечер огни фейерверка затрещали в сыром воздухе над Фьезоле: в декабре по вечерам всегда сыро. Джованни сидит за столом, по бокам — аббат, который вручил ему мантию, церемониальную шляпу и шапочку, и его старый ментор Дельфинио. Джованни смотрит на музыкантов, на стенах дрожат отблески факелов. Формальное введение в сан завершено. Он снова спрашивает у Дельфинио о Пьеро и снова не получает ответа.

«Теперь я кардинал, — говорит он своему наставнику. — Будьте любезны ответить на мой вопрос».

Дельфинио вздыхает и смиренно складывает на коленях руки.

Годы спустя баржа, на которой плывет Пьеро, закрутится посреди реки, не слушаясь руля. Пьеро вцепился в лошадь, река вертит их, не отпускает. Пушки слишком тяжелы, но уже поздно их отвязывать. Вода хлещет через борт, лошадь Пьеро лягается, вырывается, скользит по палубе и падает за борт, лишь на миг показывая над водой голову, а потом скрывается в волнах. Судно погружается все глубже, они тонут. Кое-кто прыгает за борт, пытаясь доплыть до берега, но течение слишком сильное. Пьеро озирается, ищет Паоло, но его компаньон исчез. Воды уже по колено. Нос баржи зарылся в волны, Пьеро еще раз оглядывается, отстегивает меч и прыгает.

«Он глупец, — сказал в тот вечер во Фьезоле его наставник Дельфинио. — А глупец способен погубить всех Медичи».

Джованни краснеет, но молчит. Дельфинио понимает, что детской привязанности, которую испытывал к нему Джованни, пришел конец: никто не прощает правды, даже кардиналы.

Спотыкаясь, он подходит к окну, трет глаза, отдергивает шторы. На реке был паводок, тело Пьеро так и не нашли. Петр, Пьеро, тот несчастный монах во Флоренции — святые простаки. Солнечный свет заливает спальню. Скоро в дверь осторожно постучится Гиберти. Папа начинает одеваться. Ему пока не хочется смотреть на сады Бельведера. Петр, прибитый гвоздями, монах, сожженный на костре, Пьеро, утонувший в бурных водах после поражения при Гаэте. Тот рок, тот крах, о котором когда-то говорил Дельфинио, все-таки их настиг. Лоренцо погиб, Пьеро тоже погибнет. Флоренция в руках семейства Содерини. Дни, когда их приверженцы кричали с балконов «Palle! Palle!», приветствуя семейство Медичи, давно в прошлом. Он застал последние из этих дней: в двери врываются головорезы, их собственные слуги тащат хозяйское добро, толпа набрасывается на прежних правителей. Он сам — в простом монашеском одеянии, в капюшоне, смешался со Зверем, с толпой, вдыхает ее вонь, наблюдает, как пируют они во дворцах в Кареджи и на виа Ларга. Возле ворот Сан-Галло его ждут лошади — Пьеро и Джулиано уже ускакали по Болонской дороге. Джованни в полудне езды от братьев; он поворачивает лошадь на юг, к Риму.

Наверное, это тоже знамение: Рим всегда встречает его дождем. Он въехал в город через ворота Пополо в сопровождении всего лишь нескольких слуг. Площадь — море грязи, а виа Лата — не улица, а река. Собственный дворец кажется ему темницей, здесь все отсырело, все такое обшарпанное… Его ждет первый из череды секретарей, Довицио. Самое худшее секретарю уже известно.

«Они объявили Пьеро вне закона. — (Джованни молча кивает. С промокшей рясы на камни пола стекает вода.) — Вас тоже объявили преступником. За вашу голову назначена награда в две тысячи флоринов».

Рим защитит его, Рим — и кардинальская шапка, в ответ он будет верой и правдой служить Папе из рода Борджа [13] . Он не станет замечать ни мулов, груженных серебром, ни племянников, которых вознаграждают высокими должностями, ни незаконного сыночка, который дебоширит в землях, принадлежащих Святому Петру, и безнаказанно рубит с плеча всех встречных. Он будет согласно кивать, он ни разу не возвысит голоса, и испанцы будут считать его слабаком, не представляющим никакой опасности. Он будет ссужать деньгами шутов, посещать карнавалы, наслаждаться жизнью. И ждать.

Последний из череды секретарей дважды тихонечко постучал в дверь. Папа не обращает на него внимания, прислушивается к удаляющимся шагам секретаря, вот и дверь за ним затворилась. Только после этого Папа выходит из спальни в просторный зал Понтификов. Со стен и потолка на него взирают запечатленные кистью Рафаэля прелаты: Борджа, по крайней мере, знал толк в отделке помещений. Стол накрыт на одну персону, стул стоит так, чтобы можно было смотреть в окно. Первым делом Папа берет хлеб и оливки, масло стекает по его пухлым пальцам, те становятся липкими, блестят. Он вытирает их о салфетку, берет кубок с водой, пьет жадно, шумно, захлебываясь. Еще одна оливка, пальцы снова все в масле. Снова салфетка. Хлеб, вода, на этот раз он разбавляет ею вино, пока оно не становится бледно-розовым и прозрачным. Папа отпивает вина: а не закусить ли еще и сыром? От хлеба его обычно пучит. А если он поест еще и холодного мяса, так вообще произойдет что-то ужасное, поэтому на завтрак ему мяса не подают, только сыр — он ничего такого не вызывает. Как и оливки. От одного лишь воспоминания о холодном мясе рана его начинает болеть и гноиться. Папа отказывает себе и в сыре: завтрак окончен. В окно льются лучи солнца, в них пляшут пылинки. После Флоренции, думает Папа, дни были заполнены лишь ожиданием да пылью. У воздуха тоже есть своя сущность. Воздух — это не пустота. На его тарелке лежат девять оливковых косточек. Может, все-таки поесть сыра? На фреске Рафаэля, где изображены апостолы, он написан выше Юлия. Вокруг него — кардиналы: Петруччи, Риарио, Бейнбридж, он сам. Он представлен здесь дважды — как кардинал и как Папа, в молодости и в зрелом возрасте, а поверх лица, которое прежде отделяло молодость от зрелости, теперь написано другое. Ненасытного Борджа больше на фреске нет: папский испанец, ставший испанским Папой. Александр, а следом за ним — Юлий [14] . Пустые годы, бессмысленные годы. Распри, игрища, тупой юмор. Шуты.