Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 186

— Родина! — крикнула она. — Моя родина!

Представьте себе крошечный ручеек, который пробивается из стены ущелья, смачивает покрывающий скалы мох и собирается в выемке на вершине темно-красного гранитного утеса. Из углубления вытекает ручей и вскоре соединяется с двумя другими, едва ли большими, чем он сам. Они, берега которых отстоят друг от друга не более чем на шаг, смешиваются — Темби, Таминконо и Фалико, — бурлят и пузырятся, блестят на солнце, когда тенистое ущелье внизу сменяется засушливой саванной, и устремляются на северо-восток в соответствии с уклоном скального ложа. Океан ждет, когда настанет пора принять эту речушку, — новорожденный поток становится вдвое сильнее, и два дня течения на запад привели бы его к морю… Однако, извиваясь между возвышенностями своих родных мест и пустыней, раскинувшейся к северу, разбухая от маленьких притоков, слепо направляясь вперед по затопляемым равнинам, не знавшим вкуса воды со времени озеленения сахеля, поток становится широкой мелководной рекой, в забытье стремящейся туда, где рельеф площе, под молотами-близнецами солнца и ветра. Притоки сдаются, но река продолжает течь. Облака, соблазнительно зависшие над дальними горами, не беременны ничем, кроме пыли. Сами же горы — это дюны, ландшафт самого низкого звания. Что происходит, когда происходить больше нечему? В песках?

И через них случается пробираться реке. Иногда она отступает. Иногда расщепляется, разветвляется на рукава или же увлажняет болотами и пойменными озерами каменное однообразие окружающей пустыни. Лишенные деревьев берега поднимаются и опадают, русло сужается и расширяется, пока не оказывается, что некоторые части реки правильнее считать озерами, а другие — водопадами. Небольшие области, полные извилистых ручьев и песчаных банок, обозначают ее самоубийственное продвижение в пустыню, где соляные ямы и сухие, изъеденные ветром речные ложа, которые жара обратила в камень, служат предостережением другим рекам, не столь удачливым. Она продолжает течь на северо-восток — огромная сверкающая безмятежность, направляющаяся в сухое забвение. Затем, через шестнадцать сотен миль от истока, она поворачивает.

Дождь, выпадающий во влажный сезон, обрызгивает землю крупными каплями, терпеливо просачиваясь через растрескавшийся гранит и пористый известняк, накапливаясь в грязных лужах и лужицах, которые переполняются, сочатся струйками и каплями, собираясь в болотца и водоемы, которые уже сами объединяют усилия, растут, проходя по ступеням иерархии родников, ручейков, канавок и ручьев, чтобы достичь любого из сотни катящихся разбухших потоков, огромных грязевых водоворотов, в которых колыхаются и дыбятся выкорчеванные с корнем деревья, цепляясь за истощающиеся песчаные берега, прежде чем их снова поднимет половодье и унесет вниз, к месту встречи, которое может оказаться ленивым речным рукавом, тянущимся обратно в затапливаемую долину, или пенным потоком среди утесов, или слабым ручейком, или болотом, или сочащимся влагой мхом… Спуск воды неизбежен, и поэтому все реки встречаются в Реке.

А Река поворачивает на юго-восток, прочь от пустыни и вниз, в саванны и леса, раскинувшиеся в ее нижнем течении, жадно высасывая нижние притоки, набухая, увеличиваясь, катя перед собой грязь и обломки скал, размывая берега и создавая обреченные озера и обратные потоки, загибаясь в сторону океана, словно серп или словно рана, которую мог бы нанести серп, если бы его острое стальное лезвие длиной в две с половиной тысячи вскрыло жилу серебра в милю шириной. Серебра, потому что Река блестит, несмотря на весь несомый ею ил, и безмятежна, несмотря на всю свою огромность. И она замедляется, несмотря на приближение океана, в котором находит свой конец. Она ленится, и ее излучины изгибаются так напряженно и причудливо, что зачастую между их выступами формируются протоки. Она разделяется, и разделяется дальше, и задерживается в стоячих малярийных заводях, которые выносят солоноватую застойную жидкость в бесчисленные ручьи, ныне являющиеся ее руслом. Ил тоже собирается, иногда образуя небольшие острова. Если бы здесь было море, эти островки и песчаные банки пополнили бы собой какой-нибудь архипелаг. Но здесь не море. Река остается рекой, хотя она и сопротивляется здесь, внизу, близ устья, близ океана, подчеркивающего ее малость, океана с его солеными водами и упорным желанием быть непохожим на реку. Последовательно отлагающиеся аллювиальные наносы лишь меняют местами части ландшафта, и маленькие иловые острова, которые Река выставляет в качестве преграды против собственного мощного течения, просто дрейфуют вокруг, растворяясь и срастаясь, исчезая и появляясь вновь…

…Отец…

…никогда не становясь полностью землей и полностью водой. Это местный компромиссный ландшафт, застрявший на стадии изменчивости, водянистое болото, дельта, упрямый остаток неустойчивой мягкой почвы, которую Эри укрепил клинком, выкованным для него кузнецом из племени оки.

— …Дочка? Ты вернулась?

Итак: норовящая отступить Река, что медлит и тянет время за плотным ковром из мангровых деревьев и сотней миль аккумулированной речной грязи — ила. Ее ручьи и острова составляют губчатый лабиринт, в котором Река счастлива была бы блуждать вечно, бездействуя, застаиваясь, никогда не выбираясь окончательно к шероховатому, колючему побережью. Тем временем в ней появляются медленные кругообороты потоков, ложные течения, просачивания, все виды водных уверток. Но дрейф всегда направлен в сторону моря. Все реки заканчиваются в море, растворяясь там и отправляясь к небу, чтобы выпасть дождем на какой-нибудь отдаленной водосборной площади, положить начало другой реке и в конце концов — еще одному растворению. Вода этого безмолвного плавучего мира выжидает в лужах и узких заливах, фальшивых лагунах и обманных озерах. Проливы между мангровыми деревьями — это плоские коричневые зеркала воды, где выставленные в воздух и отраженные водой корневые системы устремляются одновременно и вверх и вниз, словно подвешенные над бездонными оврагами. Небо кажется пудрено-белым блестящим пространством, а отраженные птицы летают вверх ногами, рыбные орлы и белые цапли, странные пеликаны, поднимающиеся из настоящих глубин, чтобы выловить жирных карпов и окуней: всплеск, блестящая лента рыбьих мускулов извивается и тонет в зеркальном мире — или же поднимается в небо. Поверхностные волнения и рябь окаймляют грязевые отмели жидким сиянием. Ил — это пастельная голубизна, или чернота, или же мраморная смесь того и другого. Он воняет, заглушая более нежный запах воды. Когда берега расширяются и эта заросшая джунглями невнятица расступается, уступая место небольшому озерцу или лагуне, над поверхностью поднимается и висит в воздухе слабый торфяной запах, приправленный водорослями и болотным газом. Сваеподобные корни более крупных мангровых деревьев окружены браслетами из синевато-черных устриц. На илистом дне покоятся бесцветные крабы. Из темно-зеленой кроны дерева падает созревший проросток, его тяжелые стержневые корни пронзают мягкий ил и распугивают крабов, которые разбегаются. В воздухе тяжело хлопает крыльями цапля. Теперь, когда паводок спал, вода по большей части неподвижна. Дует гарматан, но здесь он мягок — не более чем сырая дрожь, ночной бриз. В тихой, окаймленной деревьями лагуне над поверхностью воды на несколько дюймов выступают тонкие жерди исанговой ловушки. Три пироги, в каждой из которых по человеку, искусно маневрируют, чтобы захлопнуть ее крышку. Позади мангровых деревьев стоят группы высоких пальм-рафий. Что-то невидимое в подлеске издает каркающий звук. Что-то движется в воде — рыбаки слышат это, — плюх, плюх, плюх, плюх… Со странной размеренностью. Небольшая гребная лодка появляется из-за изгиба ручья и медленно вплывает в лагуну.