Книга судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Брэд Мельцер cтр.№ 76

— Одну минуточку, я только посмотрю, кто это, — бормочет Лизбет, доставая сотовый из сумочки. Подруге она сказала, что звонить ей можно только в самом крайнем случае — если речь идет о жизни или смерти. Я заглядываю ей через плечо. На экране высвечивается рабочий номер Лизбет. Значит, пришла чья-то смерть.

— Ева? — спрашивает Лизбет вместо приветствия.

— О, слава Богу, это ты! — так громко восклицает ее подруга из раздела по садоводству и огородничеству, что мне прекрасно все слышно. — Не клади трубку, я сейчас переведу ее на тебя.

— Эй, кого ты собираешься перевести на меня?

— Тебе звонят. Я знаю, ты просила не отвечать, но когда я увидела, кто это… Я имею в виду, как я могла отказать Леноре Мэннинг?

— Подожди… что? Первая леди?

— Она спросила тебя — сказала, что хочет поговорить насчет твоей статьи, которая вышла сегодня утром.

Я киваю, давая понять, что все нормально. Слышен щелчок, и Ева говорит:

— Доктор Мэннинг, на линии Лизбет.

— Привет! — начинает первая леди, всегда и во всем опережающая конкурентов.

— З-здравствуйте, доктор Мэннинг.

— Извините, дорогая, кажется, вы заняты, — заявляет первая леди, безошибочно разбирающаяся во всех нюансах и оттенках. — Послушайте, я не собираюсь отнимать у вас время, просто хотела поблагодарить за любезное упоминание о вечере пожертвований для борьбы с фиброзно-кистозной дегенерацией. Вы просто умница, и это было очень мило с вашей стороны.

Слушая эти слова, Лизбет теряет дар речи. Но для Леноры Мэннинг такое поведение — в порядке вещей. Точно так же она вела себя и в Белом доме: стоило появиться любой статье о ней, плохой или хорошей, как она звонила сама или отправляла репортеру благодарственную записку. И дело тут отнюдь не в доброте душевной. Этот трюк используют почти все президенты. Как только репортер понимает, что перед ним не абстрактная фигура, а живой человек, ему намного труднее смешать вас с грязью.

— Э-э, я очень рада, что смогла вам помочь, — говорит Лизбет, и я понимаю, что она действительно имеет это в виду.

— Спросите у нее, пришел ли сегодня в офис сам Мэннинг, — шепчу я на ухо Лизбет.

— Мадам, могу я?..

— Не буду вас больше задерживать, — произносит первая леди, отступая с таким изяществом, что Лизбет едва успевает сообразить, что возможности задать свой вопрос у нее больше не будет. Щелчок, и на другом конце линии воцаряется тишина.

Лизбет поворачивается ко мне и закрывает телефон.

— Да-а, эта своего не упустит, верно?

— Она просто радуется тому, что вы назвали ее иконой.

— Ей действительно не все равно, что?..

— Вот что я вам скажу. В такой день, как сегодня, когда по всем каналам только и разговоров, что о побеге Нико, а по телевизору крутят старые кадры об администрации Мэннинга, она скучает по Белому дому сильнее прежнего.

Лизбет осторожно ступает по выбеленным солнцем доскам крыльца и подходит к двери, на которой сидит разрисованный от руки деревянный краб, а под ним красуется табличка:

«Хозяин зол не только по понедельникам». Она отворяет сетчатую дверь и тянется к дверному звонку.

— Открыто! — слышится изнутри хриплый, прокуренный голос, пробуждая у меня в душе давно забытые воспоминания.

Я протягиваю руку и толкаю дверь. В ноздри ударяет едкий запах химикатов.

— Прошу прощения, я проветриваю лабораторию, — заявляет невысокий, толстенький человечек с клочковатой седой бородкой и редеющими пепельно-седыми волосами, небрежно зачесанными назад. Вытерев руки о детскую бумажную пеленку, он закатывает рукава изрядно помятой рубашки и вплотную подходит к Лизбет. Это проблема всех фотографов Белого дома — они всегда нарушают пределы допустимого.

— Вы не похожи на Уэса, — без тени иронии заявляет он.

— А вы, должно быть, Кенни, — отвечает она, пожимая ему руку и отступая назад на полшага. — Лизбет. Из президентской библиотеки.

Но он уже потерял к ней всякий интерес. Стоит мне перешагнуть порог, как я попадаю под прицел его взгляда. Он внимательно и не спеша рассматривает меня, словно видит впервые.

— Мальчик-король, — произносит он, вспоминая мое старое прозвище.

— Попай-фотограф, — парирую я, называя его старым прозвищем.

Указательным Пальцем Кенни разглаживает морщинки вокруг левого глаза. Он столько лет глядел в видоискатель правым глазом, что теперь его левый глаз всегда немножечко прищурен.

— Входи же, Блуто, и дай мне обнять тебя, — подхватывает он, заключая меня в свои объятия: так обнимаются старые товарищи по оружию, пробуждая друг в друге давно забытые воспоминания. — Ты чертовски хорошо выглядишь! — искренне говорит он.

Когда мы летали на президентском самолете, на борту номер один, Кенни вечно устраивал поединки в покер среди журналистов. И теперь старается понять по выражению моего лица, зачем я пожаловал к нему спустя столько лет.

— Все никак не можешь забыть о прошлом, да? — спрашивает он, видя, что я рассматриваю «Таймс», лежащую на декоративном кухонном столике ручной работы. На первой странице помещена огромная фотография нынешнего президента Теда Хартсона. Он стоит за кафедрой, держа руки чуть ниже микрофона.

— Кто снимал? Кахан? — спрашиваю я.

— Руки лежат на подставке… никакого движения… реакции не видно… естественно, это Кахан. С таким же успехом он мог фотографировать президента лежащим в гробу.

В мире подиумов и фотографов Белого дома заслуживающим внимания, настоящим считается только тот снимок, на котором президент пойман в движении. Жест. Приподнятые брови. В это мгновение расстрельный взвод фоторепортеров нажимает на спуск. Стоит вам пропустить этот момент, и снимок сделан впустую.

Впрочем, Кенни редко промахивался. Особенно когда это было нужно. Но, в течение тридцати пяти лет переезжая из города в город и из одной страны в другую, он понял, что хотя это игра и не для зеленого юнца, для пожилого мужчины она не подходит тоже. Кенни не стал обижаться на судьбу. Даже признанные герои рано или поздно выходят на пенсию.

— Ну и как тебе живется на склоне лет? — подшучиваю я, хотя Кенни едва стукнуло шестьдесят.

Лукаво прищурившись, он жестом приглашает нас в гостиную, которую, скорее, следовало бы именовать художественной студией. Посередине в окружении четырех кресел в миссионерском стиле стоит сосновый столик для коктейлей, а стены от пола до потолка увешаны десятками черно-белых фотографий в строгих музейных черных рамочках. Подойдя ближе, я с удивлением вижу, что хотя большинство из них сняты в чисто журналистской, беспристрастной и искренней манере, которой так славятся фотографы Белого дома, на снимках запечатлены молодые невесты, бросающие букеты, и хорошо одетые женихи, которых угощают свадебными тортами.