– Нет.
– А вообще какие-либо анализы на предмет наличия любых
наркотических веществ?
– Нет. Я определил причину смерти.
– Есть ли что-либо среди имеющихся доказательств,
указывающее на то, что в момент вхождения пули в голову усопшего он находился
под воздействием какого-то наркотика?
– Я возражаю, – вскочил Гамильтон Бергер. – Это
несущественно, недопустимо в качестве доказательства и не имеет отношения к
делу. Перекрестный допрос ведется не должным образом.
– Возражение отклоняется, – постановил судья Моран, не
спуская глаз с доктора Оберона.
– Ну… я… нет, я ничего не могу утверждать с определенностью.
– В дальнейшем тело забальзамировали?
– Думаю, да.
– И захоронили?
– Да.
– Доктор, бальзамирование уничтожает следы яда?
– Некоторых ядов – да. Например, цианистый калий полностью
нейтрализуется.
– А морфий?
– Морфий – это алкалоид. Он остается в теле на протяжении…
ну, нескольких недель.
– Если мы сейчас эксгумируем труп, то будет возможно
обнаружить присутствие морфия, если он вводился перед смертью?
– Я считаю, что шансы на это очень неплохие. Да.
Мейсон повернулся к судье Морану:
– Ваша честь, я прошу издать приказ об эксгумации трупа. Я
считаю, что в момент смерти Дуглас Хепнер находился под воздействием
наркотического вещества, которое было введено ему лицами, державшими его как
пленника.
– У вас имеются основания для подобного утверждения?
– Предостаточно. Давайте, например, проанализируем
содержимое карманов усопшего. У него забрали все наличные деньги, вынули
блокнот с исписанными страницами и положили абсолютно чистый в ту же обложку. В
серебряном портсигаре осталось несколько сигарет, но не было ни спичек, ни
зажигалки. Другими словами, зажечь сигареты было нечем. Все мужчины также
обычно имеют в карманах хоть какой-то нож. Я считаю, что перед смертью Дугласа
Хепнера держали где-то против его воли.
– Минутку, минутку! – закричал Гамильтон Бергер. – Это еще
одна уловка адвоката защиты, не подтвержденная никакими доказательствами.
Просто необоснованное заявление с целью увести нас в сторону. Это нельзя
доказать.
– Доказать, конечно, нельзя, когда доказательства хоронят, –
заметил Мейсон.
– Даже если мы выясним, что усопшему ввели морфий перед
смертью, мы таким образом не докажем то, чего вы добиваетесь, мистер Мейсон, –
сказал судья Моран.
– Подобное доказательство встанет в ряд других, которые я
намерен представить.
– Решение об эксгумации принимается только в самых крайних случаях,
– заявил судья Моран и повернулся к доктору Оберону: – Доктор, вы обратили
внимание на эти следы на коже?
– Да, сэр.
– Почему вы решили, что они оставлены иглой шприца?
– Я основывался на внешнем виде руки и проколов кожи. Я
подумал, что они оставлены иглой, которую ввели… незадолго до смерти.
– Тогда почему вы не попытались определить, какое вещество
было введено усопшему?
– Я… мне велели этого не делать.
– Кто?
– Я позвонил окружному прокурору и сообщил ему о своих
находках. Он поинтересовался причиной смерти, и я объяснил, что это пуля
тридцать восьмого калибра, оставшаяся в голове усопшего, выпущенная ему в
затылок. «Причина смерти у вас есть. Что вам еще нужно?» – сказал мистер Бергер
и повесил трубку.
В зале суда воцарилось молчание.
– Я просто старался не перепутать доказательства, – встал со
своего места Гамильтон Бергер, – потому что мне прекрасно известно, как хитрые
адвокаты цепляются за совсем не относящуюся к делу улику и пытаются превратить
ее…
– Тем не менее, – перебил судья Моран, – при сложившихся
обстоятельствах патологоанатому следовало разобраться с подобной ситуацией.
Разрешите мне задать вам еще несколько вопросов, доктор. Нашли ли вы
какие-нибудь доказательства того, что Дуглас Хепнер постоянно принимал
наркотические вещества? Другими словами, следы на теле или…
– Нет, сэр. Я очень внимательно осмотрел труп. У наркоманов
на теле обычно много следов ввода иглы, причем они напоминают татуировку. Иглу,
как правило, дезинфицируют в пламени спички, на ней остается небольшое
количество сажи, которая попадает под кожу. На теле Дугласа Хепнера я обнаружил
только эти два следа от уколов и несколько небольших кровоподтеков.
Судья Моран в задумчивости почесал подбородок.
– Я считаю, что присяжных следует вывести из зала, пока идет
обсуждение этого вопроса, – заявил Гамильтон Бергер.
– Защита имеет право… – начал судья Моран. – Суд берет
перерыв для обдумывания сложившегося положения. Мне, конечно, не хотелось бы
сейчас закрывать заседание, но тем не менее я переношу слушание на десять часов
завтрашнего утра. Мы и так далеко продвинулись. В связи с определенными
обстоятельствами, которые я не собираюсь комментировать в настоящий момент,
адвокату защиты приходится использовать все права, предоставляемые Конституцией
его клиентке.
– Я не думаю, что суду вообще следует что-либо
комментировать, – заметил Гамильтон Бергер.
– Согласен с вами, но я просто указываю на некоторые
очевидные вещи. Я считаю, что нам необходимо отложить заседание до десяти часов
завтрашнего утра, если нет возражений у представителей сторон. У защиты имеются
возражения?
– Нет, – ответил Мейсон. – Мы согласны на перенос слушания.
– Обвинение возражает. Пока мы представляли имеющиеся у нас
доказательства, защита позволяла нам быстро продвигаться вперед, однако, как
только адвокат выяснил все, что у нас имеется, он тут же перешел к своей
излюбленной тактике и начал тянуть время. Абсурдно эксгумировать труп только
потому, что на руке имеются два следа от иглы шприца. Причина смерти неоспорима
– пуля из револьвера обвиняемой, выпущенная после того, как клиентка мистера
Мейсона угрожала убить Дугласа Хепнера.
Судья Моран терпеливо выслушал Гамильтона Бергера и заявил:
– Защита имеет полное право знать все факты дела. Сейчас
очевидно, что один из существенных моментов не был расследован во время
вскрытия только потому, что это могло спутать версию обвинения. А то, что могло
спутать версию обвинения, вероятно, окажется одним из важнейших факторов в
версии защиты. Итак, мистер Мейсон, вы выступаете за перенос слушания на десять
часов завтрашнего утра?
– Да, ваша честь.