— То есть вы хотите сказать, диплом?
Заведующий нервно скривил губы в презрительную усмешку и
кивнул головой худощавому мужчине, сидевшему в углу.
— Ну, видите обстановку? Как тут не сойти с ума? Они
даже не знают разницы между ходатайством и дипломом! А просят учительские
должности. Потом начинают нас задирать: жалованья им мало, место отдаленное…
Потолок закачался у меня над головой. Я растерянно
оглядывалась, не зная, что сказать.
— Чего вы ждете? — Спросил заведующий еще
строже. — Ступайте. Если не знаете, спросите кого-нибудь… Надо написать
прошение.
Я направилась к выходу, думая только о том, как бы в
растерянности не зацепиться за что-нибудь. Неожиданно в разговор вмешался
худощавый мужчина:
— Позвольте мне сказать, ваше превосходительство
бей-эфенди. Ханым, хочу чистосердечно дать вам наставление…
Господи, чего он только не говорил! Оказывается, таким
женщинам, как я, пристало стремиться не к учительству, а к искусству; и он
вообще сомневается, выйдет ли из меня педагог, ибо, как «соизволили сказать
бей-эфенди», мне неизвестна даже разница между «ходатайством» и «дипломом»; но,
с другой стороны, проявив усердие, я могу стать, например, хорошей портнихой и
буду таким образом зарабатывать себе на жизнь.
Когда я спускалась по лестнице, у меня было темно в глазах.
Вдруг кто-то взял меня за руку, от неожиданности я чуть не вскрикнула.
— Ну, как твои дела, дочь моя?
Это была та самая учительница с фарфоровыми голубыми
глазами. Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Гнев и отчаяние душили меня. Я
рассказала ей о беседе с заведующим отделом, она ласково улыбнулась и сказала:
— Потому-то я и спрашивала, дочь моя, нет ли у тебя
знакомых в министерстве. Но ты не огорчайся. Может, еще что-нибудь получится.
Пойдем, я сведу тебя к одному знакомому, он заведующий отделом, хороший
человек, да пошлет ему аллах здоровья.
Мы снова поднялись по лестницам. Наконец старая учительница
ввела меня в крошечную комнатушку, отгороженную от большой канцелярии
застекленной перегородкой.
Вероятно, в этот день мне просто не везло. То, что я увидела
здесь, не могло меня обнадежить. Господин с очень странной бородкой —
наполовину черной, наполовину серой — топал ногами, размахивал руками и кричал
на дрожавшую, как осиновый лист, старую служанку. Ее положение живо напомнило
мне мое собственное десять минут назад.
Схватив стоявшую перед ним чашку, он выплеснул в окно кофе,
словно это были помои, и чуть ли не пинками вытолкал служанку за дверь.
Я тихонько потянула свою новую знакомую за рукав.
— Давайте уйдем отсюда!
Но было уже поздно: начальник увидел нас.
— Здравствуйте, Наимэ-ходжаным!
[26]
.
Я впервые в жизни видела, чтобы» разгневанный человек так
быстро успокаивался. Какие разные характеры у этих чиновников!
Голубоглазая учительница в двух словах рассказала ему обо
мне. Заведующий отделом приятно улыбнулся.
— Отлично, дочь моя, отлично. Проходи, присаживайся!
Трудно было поверить, что этот кроткий, как ягненок, человек
только что выплеснул на улицу кофе и вытолкнул за дверь старую служанку, тряся
ее за плечи, словно тутовое дерево.
— А ну-ка, открой свое лицо, дочь моя, — сказал
он. — О-о, да ведь ты совсем еще ребенок!.. Сколько тебе лет?
— Скоро двадцать.
— Странно… Ну да что там… Однако ехать в провинцию тебе
нельзя. Это слишком опасно.
— Почему, эфендим?
— Ты еще спрашиваешь, дочь моя? Причина ясна.
Мюдюр-эфенди
[27]
улыбался, указывая рукой на мое лицо, делая
знаки Наимэ-ханым, но я так и не поняла, почему для него причина ясна. Наконец
он подмигнул голубоглазой учительнице:
— Я не могу говорить лишнего. Ты, как женщина, гораздо
лучше объяснишь ей, Наимэ-ханым! — Затем он тряхнул бородкой и добавил как
бы про себя: — Ах, если бы ты знала, какие злые, какие нехорошие люди живут
там!
— Эфендим, я не знаю, кто эти нехорошие люди, — с
наивным удивлением сказала я, — но вы должны помочь мне найти такое место,
где их нет.
Мюдюр-эфенди хлопнул себя рукой по коленке и засмеялся еще
громче.
— Вот это чудесно!
Любить или не любить людей я начинаю с первого же взгляда.
Не помню случая, чтобы мое первое впечатление потом менялось. Этот человек мне
почему-то понравился сразу. К тому же у него была волшебная борода: повернется
направо — перед вами молодой человек, повернется налево — молодой человек
исчезает, и вы видите веселого белобородого старца.
— Вы окончили учительский институт в этом году, дочь
моя? — спросил он.
— Нет, бей-эфенди, я не училась в учительском
институте. У меня диплом
школы «Dames de Sion»
[28]
.
— Что это за школа?
Я все подробно рассказала и протянула заведующему свой
диплом. Очевидно, он не знал французского языка, но виду не подал и принялся
внимательно разглядывать документ со всех сторон.
— Чудесно, превосходно!
Наимэ-ходжаным попросила:
— Милый мой бей-эфенди, вы любите делать добро, не
откажите и этой девочке.
Сдвинув брови к переносице и теребя бороду, мюдюр-эфенди
задумался.
— Отлично, превосходно! — сказал он
наконец. — Но здесь чиновники, наверно, не знают диплома этой школы…
Потом он вдруг хлопнул ладонью по столу, словно ему в голову
пришла какая-то идея:
— Дочь моя, а почему тебе не попросить места
преподавательницы французского языка в одной из стамбульских средних школ?
Слушай, я тебя научу, как это сделать. Пойди прямо в стамбульский департамент
просвещения…
— Это невозможно, эфендим, — перебила я
заведующего. — Мне нельзя оставаться в Стамбуле. Я должна непременно
уехать в провинцию.
— Ну и придумала ты!.. — изумился
мюдюр-эфенди. — Впервые вижу учительницу, готовую добровольно ехать в
Анатолию. Знала бы ты, с каким трудом нам удается уговорить наших учителей
выехать из Стамбула! А ты что скажешь, Наимэ-ходжаным?